— Как тогда, да?
— Как тогда, дорогой, — ответила она как-то «по-взрослому»; меня прорвало — горячо, бессвязно:
— Я знал, что в этом главная загадка… ну, как я тогда внезапно объяснился с тобой…
— Ты ее разгадал?
— Не то чтобы… Но сегодня, когда ты ушла, обидевшись за «дупло», понял точно: я не притворялся и тебя не обманывал.
— Нет, конечно.
Она тоже присела передо мной на колени — ожившая аллегория «девы с юношей». Правда, юность свою я давно растерял, но груз прошлого не тяготил в беспамятстве. Мне двадцать лет, я полюбил впервые, и никого, кроме Нади, у меня не было.
— Ты был у нее? — спросила она, возвратив меня на землю, в ночной сад с белыми обломками.
— У кого?
— Ну, она тебе сказала, что ты когда-то разбил?..
— Не она, бывший сосед. Но я, действительно, у нее был. В незнакомом месте нашел незнакомый дом… Мне даже страшно стало. Зато понял, за что роковой рубеж — двадцать лет: я, наверняка, тогда сотрясение заработал — и вот как откликнулось.
— И что теперь будет?
— В каком смысле?
— Ты вернешься к ней?
— Да что ты, девочка! Там муж, дети… Нужен я ей, как прошлогодний снег.
— Как ее звать?
— Люба. У меня никого нет, кроме тебя… и как будто не было.
— Конечно, не было, раз ты не помнишь, — она помолчала. — И не вспомнишь.
Странно это было сказано. Нет, следствие не кончено и покуда не кончится, не будет мне покоя. Мы разом поднялись с колен, глядя в глаза друг другу. Что такое «подмена по контрасту»? однако об этом я побоялся спросить и заговорил о другом:
— Как я мог Веру при тебе пригласить… Может, ты уже вышла, из сада услышала?
— Нет, я стояла у двери.
— Как я разговаривал? Каким тоном?
— Нервным.
— А тебе как-то объяснил после?
— Ты сказал: «Возникли проблемы с одним заказом».
— Но ведь ты не поверила?
— Какое это теперь имеет значение? — ответила она жестко. — Она умерла, и все кончено.
— Надя!
— Ну, ее позвал, ее… я поняла, что ты говорил с женщиной.
— И не обиделась?
— Это теперь неважно.
— Надя, — сказал я шепотом, — я должен найти убийцу, но никто об этом не узнает.
— Никто? Поклянись.
— Клянусь.
— А я?
— Только ты.
— Макс, а что ты помнишь в двадцать лет? Любу?
— Совсем не помню. И Ивана, хотя мы с ним дружили.
— Какого Ивана?
— Невропатолога. Интересно ты спросила. Наступала весна 74-го, капель в окнах и такая одуряющая свежесть и солнечные вспышки, когда мы рамы выставляли. Я показывал маме ее портрет, только закончил. Я к зачету портрет написал и пейзаж… — я запнулся, какая-то неясная тревога вступила в душу. — Где все это — в кладовке?.. Надо бы поискать. А вот Святослав Михайлович, профессор мой, говорит, что на зачете увидел и оценил мои лепные работы. Почему же я их не помню?
