— Ладно, настиг, пролил кровь — а потом? Разбил статуи, но одну не добил, она улизнула в сад и качнула головою.
— Макс, честное слово, это не галлюцинация! И как ты ужасно сказал по телефону: «Статуя торжествует!»
— Надюша, ты-то хоть не сходи с ума. Нет, твой брат прав: втянул я тебя в историю.
— Макс, ты ее любил?
— Не помню. Но судя по всему, сердце у меня было любвеобильное. Я видел фотографию Веры.
— Где?
— Сегодня ездил к ее подруге. Тебе статуя кивнула, а мне фотокарточка подмигнула.
— Как это?
— А так, что мы с тобой на пределе. Ее образ вызвал во мне сильное чувство.
— Любви?
— Страха. Не сразу, но как будто я вспомнил, как будто видел ее уже после… ну, после удара, понимаешь?
— Ты был в коме, без чувств, без жизни.
— Однако факт. Я эту девицу боюсь. Тебя — нет, а ее…
— Если б она не была такая маленькая! — выпалила Надя мстительно. — Как бы все сошлось! Из ревности разнесла тут…
— Какая ревность, Надюш! Она меня бросила.
— Как бы не так! Зачем тогда 10-го явилась?
— Я подарил дорогой изумруд, но сломал застежку. Кулон остался у меня.
— Когда подарил? — спросила Надя мрачно.
— Давно, еще в апреле. Видишь, Наденька! — я вдруг обрадовался. — Она 3-го за ним приезжала, а я в течение недели застежку так и не починил, хотя обещал. Выходит, правда: ты для меня все затмила, над «Надеждой» трудился.
Она отвернулась и после паузы заговорила доверчиво, как-то по-детски:
— Ладно, Макс. Ты не хочешь меня вспомнить. Ладно. Но вот в пятницу ты как бы заново со мной познакомился — и что? Что скажешь?
— Очень хорошо, скажу. Ты — единственный человек, которому я доверяю. Такая славная девочка.
— Нет, не то, Макс.
— Прости, дорогая, я опустошен и бесчувствен в смысле страсти… может быть, навсегда. Если это тебя слишком раздражает…
— Не слишком.
— То скажу: ты мне нужна.
— В качестве сиделки?
Мы пристально посмотрели друг на друга, она улыбнулась.
— Ладно, я согласна.
В среду, как обещал, невропатолог явился. «У вас же, Иван Петрович, машина есть?» — «Вместе с Семеном купили, еще до инфляции. Сейчас в ремонте, с июня барахлит». — «Богато жили?» — «Бедней тебя». — «Чего ж я-то без машины?» — «Не хотел хлопот». — «Я, часом, не алкоголик?» — «Нет, выпивал в рюмках».
Я на тахте в спальне лежал, он у окна сидел, лица почти не видно, только губы — узкие и красные, как свежий шрам.
— Как спал сегодня? — поинтересовался профессионально.
— Как обычно — со статуей.
— Твой сон — находка для психоанализа. Два главных утраченных влечения — эрос и творчество — соединились в одном образе. Статуя женщины?
