— За что?
— За то, что скрыла.
— Что скрыла-то? Его ж в Змеевке не было.
— Но я могла бы позвонить, написать ему, что замуж выхожу.
— Так у нас до этого дошло?
— До этого.
— А что, он о каждом твоем шаге должен знать?
— О каждом. В общем, говорю: «Тебя же Котов на десять вызвал, езжай скорее и дай показания, а то мне не верят». Мне про статую никто не верит. А ты?
— Верю, верю. Ну и что Андрей?
— Он спросил про тебя, я говорю: «В больнице сказали, что умрет». Он сразу поехал к Котову. Вот и все.
— А почему вы о происшедшем с братом не говорили?
— Так. Он не хочет.
— Странно. И странно то, что он приехал из Москвы и спать улегся, тебя не повидав.
— Конечно, решил, что я сплю. Я ведь живу по режиму. Точнее, жила, — Надя вздохнула со всхлипом, как ребенок. — Ну, дом темный заперт, ведь я в саду была возле статуи.
— Какой статуи?
— Твоей «Надежды». Я была под таким впечатлением, что просто расстаться с ней не могла. Потому, наверное, мне и та показалась… статуей.
— Надя, по идее, она должна была истечь кровью.
Лицо девушки замкнулось, в холодных голубых глазах мелькнуло неясное выражение… тяжелое, чуть не болезненное. «Юношу, горько рыдая, ревнивая дева…» «Вот ваша Надя справилась бы», — сказал следователь. А почему, собственно, я ей должен безоговорочно доверять, коль самому себе не доверяю?.. Я сидел и сочинял версию. Ночное свидание. Я говорю Наде, что все кончено, ко мне возвращается прежняя возлюбленная. И спокойно смотрю, как она спокойно берется за кувалду?.. Ну, как-нибудь застала врасплох. Появляется Вера и бросается ко мне, наклоняется… Разъяренная фурия убивает беззащитную жертву и уничтожает скульптуры. Да, накрутил индийский фильм!
— Нет, какой-то абсурд, — встряхнувшись, заговорил я. — Если преступник был уверен, что убил нас обоих, почему исчезло одно тело?
— Ты очень большой, тебя трудно…
— Да, девяносто килограмм при метре девяносто росту, в больнице измеряли. Но не в этом дело! Совершено убийство — два трупа или один — уже не столь существенно. К тому же остались следы другой крови. Зачем так усложнять себе жизнь, тащить и прятать…
— Она шла сама, — перебила Надя. — Я видела.
— Так где она?
— А вдруг тоже потеряла память и бродит…
— Вся в крови? И никто ничего не видел? И вот еще что: ее след взяла бы служебная собака.
Мы напряженно смотрели друг на друга, голова раскалывалась. Я хлебнул коньяку из той же банки, сказал сумасшедшей усмешкой:
— Женщина превратилась в статую.
