— Он сам признался?
— Сам. Добровольно. На последней очной ставке вы его достали. «Нет, — твердит, — она меня достала».
— Она — гоголевская панночка. Всех троих достала. Ну, что ж теперь скрывать… Помню как в тумане: он поднимает кувалду и идет ко мне. После этого удара я очнулся только через два месяца.
— Веселенькую сценку разыграли три товарища.
— Античная мистерия свиней. Они быстро раскололись, а могли бы сговориться и потверже, и потолковее.
— Ваши друзья ни разу не встречались наедине после преступления, видеть друг друга не могли.
— А ко мне их, как магнитом, тянуло: вспомню или нет? Доктор считал меня убийцей (потому и не боялся, что к больному вернется память, наоборот — способствовал). Считал до тех пор, пока не услышал от меня о поразительных показаниях Андрея: Вера живая идет по саду в то время, как убийца лежит без сознания… Вы за мной следили?
— Нет.
— Значит, у меня потихоньку развивалась мания преследования. Не подозревали?
— По здравому смыслу, логически — нет, защитнички постарались. Инстинктивно, по внутреннему чутью — да! Чем больше я с вами общался, тем очевиднее чувствовал: вы — эпицентр, в вас корень зла.
— Вы чувствовали, как я — подсознательно.
— Да, до той поры, как узнал, что кровь у Золотцева той самой четвертой группы. И понаблюдал отношение брата к сестре: бережное до болезненности, он ее все «деточкой» считает. Вдруг определилось: не могла Вертоградская погибнуть 10-го вечером и исчезнуть, никак! А не сам ли пострадавший виновен… но каким образом?
— Как же вы меня поймали на кладбище?
— Не моя заслуга. По большому счету — ваша. Вы провели следствие, собрали улики и вычленили убийцу. То есть себя. Вам бы сидеть тихо, Максим Николаевич.
— Не вышло, кто-то не допустил.
— Ведьма, что ль?
— Не смейтесь, не знаю. И жить не могу.
— Еще как сможете, дай срок!
— Какой же срок?
— Это не нашего с вами ума дело. Так вот, считаю, я обязан вам объяснением. После так называемой очной ставки, когда вы приперли к стенке двух приятелей, — Колпаков примчался ко мне. Как только я услышал про скульптуру в саду… Раньше, когда он смотрел на фотографию вас троих, его внимание акцентировалось на адидасовских костюмах. Ну, наконец рассмотрел и вспомнил — у вас в кладовке 1 мая: готовая вещь. Какой «Надеждой» занимался скульптор неделю перед покушением? Ювелир в страхе, что все свалят на него, раскрылся до донышка. Рассказал про лицо Авадоны.
— Да почему до этого скрывал? Тоже мне «статуэтка»… больше двух метров росту!
