— Макс, где ты был? — спросила она устало.
— Ты не поспала?
— Это неважно. Главное…
— Главное — это ты.
Я вдруг успокоился: пусть замешаны, ведь никто не узнает, кроме меня.
— Надя, я люблю тебя.
Она кивнула.
— А ты очень любишь брата.
Опять кивнула и села напротив через столик; стояли потемки, слабо рассеянные началом заката в овальных оконцах.
— Я не хочу ни о чем спрашивать…
— О чем? — она беспокойно шевельнулась в кресле. — Ты что-то вспомнил?
— Это, по-моему, дело безнадежное.
Невольно я наблюдал за ней: как она сразу расслабилась, откинулась на спинку. И продолжал вопреки желанию:
— По мнению невропатолога, своим беспамятством я подсознательно защищаю близкого, даже дорогого мне человека.
— И ты ему веришь? — спросила она с язвительной усмешкой и вдруг дернулась головой, судорожно, как брат. Какое-то едкое неизъяснимое ощущение пронзило душу… чуть не ненависть. Я продолжал настойчиво (зачем, Господи, я не в своем уме!):
— Котов рассказывал, что в ту ночь он пришел к вам забрать одежду на экспертизу, ему открыл Андрей. Так?
— Так.
— Кстати, ты ведь была в темно-синем платье?
— Это допрос? — уточнила она холодно, и я взвился:
— Допрос! — тут же опомнился, поправился: — Надюш, прости!
— Не за что, — она помолчала, потом добавила вскользь: — Я, действительно, очень люблю брата.
Я не смог вынести столь прозрачного намека на их причастность и переменил тему:
— Был сегодня в Москве. Друзья мои, можно сказать, признались. Почти.
— Почти?
— Ну, ту неделю Вера провела у ювелира. А Иван Петрович видел ее тут 10-го.
— Видел?
— Да. И, наверное, прикончил, потому что поспешил к себе в Москву фотокарточку ее уничтожить.
— И что ты теперь будешь делать?
— А что надо? Ты скажи.
— По-моему, просто ждать, — перебила она вкрадчивым беспокойством, — предоставить события их естественному ходу.
Я задумался. Конечно, они правы — Надя и священник — не хватает смирения чудовищу ренессанса.
— Надя, прости, не могу оставаться неполноценным! Нам всем надо освободиться. Я ведь обещал: никому ни слова. И с Котовым связываться не буду.
— Не будешь? Он мне не нравится.
— Клянусь.
— А мне скажешь? — она протянула руки; я их взял в свои, ощутив сильные пальцы, твердые ладони.
— Одной тебе.
— Какие бы ни были результаты?
— В любом случае. Кстати, о Котове: он собирается еще раз с собакой обыск делать.
— Где?
— И на вашем участке, потому что вещи в дупле… впрочем, думаю, след простыл.
Тут в дверь позвонили — конечно, Андрей и наверняка подслушивал — донеслось:
