Тот, кого описал Мастер в романе, кого казнили на горе, был бледной тенью (нет — горстью праха!), и он не мог воскреснуть, и без конца страница обращалась в пыль, и мастер не мог угадать продолжения. Но Тот, Кто сиял сейчас с собранных драгоценных страниц, был другой. Но тяжести на душе не было, ибо главным стало не отразить невместимый облик в своем, а «веруя, иметь жизнь».
Покойный Угол распадался: осыпались бумажные лепестки и листья, рассеялась пелена, сглаживались холмы. Сквозь этот ветшающий, тленный мир властно струились голубые потоки, и тропа уводила прочь, в иное. Маргарита стояла, готовая идти, но Мастер, тщательно сложивший страницы по порядку, еще и еще раз перечитывал заветную фразу: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…»
Старик-отшельник сидел на песке, глаза его были прикрыты. Молитва словно фимиам курилась над ним. И внезапно ему предстало видение: отверстый гроб, на дне его — пелены, сияющие Ангелы в ногах и изголовье, плачущая женщина, а там, позади нее, Тот, чей облик нельзя увидеть, но такая волна любви и света исходила от Него, что старик прикрыл рукой слезящиеся глаза и опустился на колени в нестерпимой жажде — приблизиться. Улыбка тронула бледные старческие губы. И тут он очнулся от крика ласточки: в подставленные сухие ладони прямо с небес опустился нетленный листок.
