Прошмыгнули через веранду в комнату Жанна с дочкой, обе в халатах с наброшенными капюшонами, больше похожие на сестер.
«А ведь не будь болезни, — подумал Паша, — была бы Жанна завидной невестой, о которой такой, как я, деревенский, и мечтать бы не смел. Москвичка, с квартирой, с образованием. Из приличной семьи. Дуракова невеста, так сказал Бармалей. Сказал — пригвоздил. А кто из нас умный-то, а, Бармалей?»
Теперь пора воткнуть в розетку самовар. Последняя партия — Виктория Федоровна и тетя Нюра — домоется, и будет чаепитие — с конфетами и вареньем. Жажда томит. Сквозь ленивую негу любопытно следить за происходящим в комнате. Ника разложила на своем столе альбом с наклейками, высыпала целый ворох новых конвертиков (бабушка балует), принялась вскрывать и наклеивать, откладывая двойные. Жанна притихла в своем кресле и смежила ресницы. Залитая солнцем комната выглядела празднично и нарядно, но в Пашином покое уже завелась червоточина, и движение неясной, чужеродной энергии проникло внутрь. Стыдно ему, молодому мужчине, признаваться в своих страхах, но он никогда не бывал спокоен до конца в присутствии сумасшедшей. Хотя не буйная же, просто больная… Ведь так и ждешь: вот сейчас, сейчас, соответствуя твоему ожиданию и страху, прорвется нечто, владеющее ее душой, и посягнет на солнечный мир и тебя самого. А чего ждешь — то и случается…
Жанна как-то подобралась, напряглась, забеспокоилась, лицо ее осветилось нехорошим огнем, в непонятном порыве она вскочила, оттолкнула дочь, схватив целую горсть цветных фантиков со стола. В накатившем неистовстве принялась рвать их, швыряя и топча обрывки на полу. Ника молча выдирала наклейки из рук матери. Вся эта безумная сцена длилась пару минут.
Паша сорвался с места, кинулся в комнату, обхватил Жанну за плечи, затряс:
— Оставь! Брось! Перестань!
Она не внимала. Механизм, через который мозг воздействует на тело, сломался в ней.
— Я тебя спилю! — вдруг завизжала она.
«Не человек — оболочка», — мелькнула ужасная мысль.
В этот момент безумная перестала сопротивляться и разом обмякла, превращаясь наяву из женщины в тряпичную куклу.
— Она поцарапала меня. — Ника без гнева смотрела на мать в Пашиных насильственных объятиях.
Тут на веранде возникли румяные, распаренные Виктория Федоровна и тетя Нюра в целомудренных белых платочках. Мигом захлопотали. Жанну увели за плотный полог и убаюкали. Нике без охов и причитаний смазали царапины йодом, затем, сунув пирог и конфетку, отправили ее досыхать на теплое майское солнышко.
