Мутный бисер пота на смуглом девическом лбу. Потемневшие, запавшие скулы, окаменевшие ресницы… Маленький, потный, с залысинами, в жёлтом кургузом халате и роговых очках, пухлыми, густо поросшими рыжеватым волосом руками проводит перед лицом девочки какие-то круги, и до слёз смешна его суетливость, и заляпанный пятнами кетчупа нелепый кургузый халат, и грузные полосатые очки, если бы не голос… На клеенчатой табуретке в коридоре — тяжело оплывшая от слёз Желтоволосая, голос в кабинете вообще не может принадлежать этому пухлому, жизнелюбивому гному, однажды выбравшему путь гипнотерапевта, о, нет, голос, широкий, просторный, как русский ветер, и вместе с тем тёмный, ознобный, проникающий в сердце и заставляющий видеть то, что скрыто потрясенными глубинами раненой памяти…
— Леся, Леся, Леся… Озеро, костёр, ночь… — девочка, не дрогнув окаменевшими ресницами, всхлипнула, по лицу её прошла судорога, будто некая тень отразилась на нём, явственно и остро потёк по комнате запах опавшей хвои, послышалось умирающее шуршание костра.
— Леся, вы сидели у озера, у огня. Ты слышишь плеск воды, видишь плавающие искры, с озера веет холодом…
— Нет… — девочка слегка качнула головой, и странная тень на её лице вновь шевельнулась, подобно еловой ветке. — Нет, у озера — не холодно… Очень красиво… Я читала.
— Книгу? Ты помнишь, ч т о ты читала?
— «Ли-Цзинь», — лицо девочки разгладилось, засветилось, будто жемчуг, мягкая улыбка тронула губы… — Она была императрицей. Дэн вырвал книгу и сказал: чокнулась, как и та!
— Кто?
— Та, которая была до мамы Дэна. Она любила Китай, Японию, восточную поэзию. Иногда казалось — он жила там… Больно…
Мягкий жемчужный свет исчез, лицо девочки вздрогнуло, как от удара, и снова будто тень еловой ветки колыхнулась на нём…
— Больно…
— Больно? Тебе было больно на озере?
— Нет… Озеро, кувшинки, вода — святая, как воздух, прозрачная, а потом — лес. Больно…
— Это случилось в лесу, в чаще?
— В чаще… Поляна, костёр. Я не засыпала. Смотрела на огонь.
— А Дэн?
— Дэн спал… спал, а потом всё стало гаснуть. Холодеть, как перед утром, а потом я увидела Её…
— Её?
— Она стояла на углях, и они… гасли. Гасли под босыми ногами, а Она улыбалась… Даже сквозь тьму мне было видно — улыбается, а ночь вокруг неё вдруг стала светиться. А в руках её шевелился цветок… Живой, белый, его сорвал мне Дэн… в саду.
— В саду?
— До этого мы ездили в дом, где теперь живёт его мать с отчимом, а раньше жила та женщина, та, что покончила с собой. Вокруг дома — сад…
