И шафрановые вечерние лучи, мягко льющиеся в окна, и медовый чай с запахом гречихи не успокаивали: знобко, по-зимнему опустошенно было на душе. Столкнувшись с неизбывной материнской болью подруги, я на миг забыла о своей боли, но о ней напомнила ветка шиповника — тихо и нежно горела она на окне. Она теперь была моей святыней, письмом из погибшего Рая, она хранила тепло твоих рук, бессмертная Любовь моя, и привкус ее сладостной горечи застыл на губах моих. Крохотная частица моей Долины, она была вырвана из той великой вечности и брошена к ногам моим тем, кого вспомнила я, кого любила первой и последней любовью все эти тысячи лет, умирая и воскресая.
Шафрановые лучи сменили тяжелые фиолетовые облака, неумолимые, грозные, темным стеклом отсвечивало небо, вечер густел, наливаясь ночной печалью, а я смотрела в сумерки на угловатые громады зданий…
Вот расплываются черты ненавистного мира, и предвечный изумрудный свет заполняет всё, вот шелестит вокруг непобедимой зелени листва его и трава. Вот я в дивном видении посреди своей погибшей Родины.
Тихая радость поселяется в сердце, радость свежая, как утренний свет, доверчивая, как жизнь на пороге Любви. Я миную волшебную рощу и оказываюсь на дороге к Дому, но на обочине Дороги стоят люди, знакомые, милые мне люди, устремив в пространство тоскующие взоры. И я вдруг понимаю: пока каждая из них не обретет свою Земную Долину, свое простое человеческое счастье — я не достигну моей, предвечной. Пока на маленьких крепких ножках не заспешит навстречу по темному коммунальному коридору рыжий, смешной, солнечный Тёмка, пока черная, иссушающая тоска не покинет сердце Татьяны Ивановны, пока в подлинную Любовь, как в золотой водопад, не окунется тоскующая Лерочка — мне не прийти в Долину.
Звонок бросает меня в мой скудный, временный мир, панельный, крупноблочный, звонок пахнет дождливой ночью, тревогой, чайной розой и карамелью. На пороге — Лерочка, вся — восторженное сверкание, золотая молния, восхищенное ожидание…
— Ой, ну ты…
— Собирайся, соня! Мигом, живее! Судьбу проспишь! — запах розы и карамели от костюма из тяжелой, с вечерней позолотой, парчи, глаза ребенка в сиянии звездных радуг Приключения.
— Ты обалдела? Половина двенадцатого, между прочим, а завтра — последний день сдачи социологов…
— Социологов, психологов! — кривляется Лерочка. — Да ты чокнешься когда-нибудь в этом своем купе трехкомнатном или удавишься с тоски, никакая социология не поможет! Да эту жизнь, как золотую рыбку, за жабры хватать надо и держать — во! Каждый миг, каждый час, и давить, давить: «А исполни-ка, рыбка, три моих желания!»
