Я вспоминала черты мира, утраченного мной, и плакала от потрясения, а трава ласкалась к моим ногам, и золотые облака сквозили, светясь, надо мною. По луговой душистой тропе я направилась к недалекой роще, и с каждым шагом моим мое узнавание потерянного рая становилось всё прекраснее и мучительнее. Что-то еще было в конце пути, в этой сияющей, цветущей глубине, за цветами и деревьями горней красоты, что-то, что некогда было мне дороже этого Рая, я медленно подходила к порогу чего-то, что было величайшим страданием и Величайшей Любовью. Потом ощущение невиданной красоты и невиданного горя исчезло, сказочный мир пропал, будто и не было его вовсе, мягко, по-домашнему вспыхнул перед глазами изумрудный свет, затем и он померк, и я вернулась, цепенея, в серую неприкаянную убогость кухни и ноября.
Я возненавидела тогда мир — панельный, крупноблочный, страшный в своей квадратности, видимый из окна и суетливый, как все умирающие миры. Чудо, снизошедшее ко мне, видение дивной радостной Долины не покидало меня, изумрудным, просторным светом оно зацвело, засияло в снах моих. Мои слезы по утрам были отныне слезами счастья и потрясения, моя улыбка в утреннем, заснеженно-хмуром троллейбусе была улыбкой звездочета, открывшего новую звезду.
— Нет! — панельные мутанты скалились мне вслед, ледяные черные деревья тянули мертвые ветви. — Ее нет! Нет твоей Долины, твоей Радости, нет твоего Рая… Ты просто сходишь с ума…
Я смеялась, слушая их речи, в каждом новом сне, где сиял изумрудный свет, я проходила свою часть пути среди трав и цветов красоты волшебной и мудрой, а на горизонте трепетало море, и далекие горы были самоцветны и праздничны…
В феврале изумрудный свет померк, и дивная Долина больше не приходила в сны, и мне остался только свет снега да фонарей в ненавистном дворе, а из зеркала на меня, кривя романтический рот, туманно взирало мое одиночество. Долина не снилась больше, но память и тоска по ней объяли все мое существо, стали частью меня; я замерла в ожидании чего-то невиданного и неведомого, что изменит мою жизнь, мою душу, а на дворе стучала капелями весна, мурлыкали голуби, и особи мужского пола пытались поймать мой взгляд.
— Не понимаю я тебя! — детски удивлялась Лерочка, попивая джин с тоником у меня в гостях. — Заживо себя похоронила! Ты же красивая баба, а двадцать восемь — это еще не вечер! Нужно каждый миг, каждый час ловить, чтобы было потом что вспомнить! Пожалеешь после!
