— Можно войти? — ровный, как выжженное поле, голос Лили вывел меня из ступора, и я машинально сделала три шага назад, пропуская гостью.
Я поймала свое отражение в зеркале. У меня был вид человека, обнаружившего в собственной кухне курящего ангела. Милашка свесила любопытную мордуленцию и пару раз шевельнула усами, понюхала.
— Жива? — кивнула Лиля кошке. — А Фаршик того… Мать его в клинике усыпила.
Я почему-то почувствовала себя лишней. Лиля словно не замечала меня. Прошла в комнату, я за нею. Вдруг она обернулась и стала как вкопанная. Она стояла очень близко. Так близко, что я рассмотрела зрачки в непроглядной темени ее красивых глаз.
— Знаю, что ты обо мне думаешь, — глухо проговорила Лиля. — Разбила семью. Бросила мать. Димка из-за меня в Чечню уехал. Так?
— Не судите да не судимы… — скороговоркой начала я.
— Оставь, наслушалась, — вяло махнула она рукой и отошла к окну.
Из-за неправильной планировки все комнаты на южной стороне нашего дома получились узкие и длинные. Мою каморку мама называла узкоколейкой. И сейчас Лилия стояла далеко от меня, на противоположном конце путей. Напряжение нарастало. Я решила молчать. Во-первых, потому, что не знала, что сказать — «Прими мои соболезнования» или еще какую избитую фразу? Во-вторых, не я к ней пришла, а она ко мне. Ей и карты в руки. Не оборачиваясь, Лиля заговорила:
— Не думала, что придется снова оказаться в этом городе.
Я с трудом разбирала слова. Рассматривая пейзаж за окном, Лиля продолжала:
— А здесь ничего не изменилось. Время застыло, как муха в янтаре. Все те же дома, все те же лица. В июле также выгорают трава и небо. Пахнет бензином и горячей пылью. Все знакомо. Привыкать не надо.
Я тщательно фильтровала информацию, подаваемую Лилей. Из вышесказанного следовало, что она вернулась в родной город и это оптимизма ей не прибавляло. Оставался невыясненным вопрос о причине траура. То, что платье надето не для праздничного вечера было ясно, как белый день. Впрочем, неизвестных гораздо больше: почему она вернулась? Одна или с Игорем Борисовичем? Что с Димой? Что надо от меня?
— Мне кажется, на меня все смотрят. Только пальцем не показывают. Здесь все про всех знают. Маман не хочет появляться со мной на людях. Даже на рынок ходит одна.
Вот как! Я уже, что называется, Ирину Андреевну в гробу видела, а она жива и вполне здорова и на аппетит не жалуется. И дочь по-прежнему называет ее «маман». Мое недоумение не достигло сознания подруги. Я опять ощутила призрачность своего пребывания.
