— Ничего, — буркнул Тодд.
Они свернули на улочку, где жил старик.
— А что если я угадаю? — Дюссандер произнес это не без скрытого злорадства. — Когда ты зашел за мной, ты со страхом думал о том, как бы я не допустил за обедом какой-нибудь оплошности... не «раскололся» — так, кажется, вы выражаетесь? Но отступать было поздно, все предлоги, почему я не могу к вам прийти, ты давно использовал. Теперь ты злишься, потому что вечер прошел гладко. Я угадал?
— Не все ли равно, — огрызнулся Тодд.
— А почему, собственно, он не должен был пройти гладко? — не отступал Дюссандер. — Тебя на свете не было, когда я играл и не в такие игры. Вообще, ты тоже молодец, умеешь хранить тайну. Что да, то да. Но и ты должен признать: сегодня я был хорош! Я просто очаровал твоих родителей. Очаровал!
И вдруг Тодда словно прорвало:
— Никто вас не просил!
Дюссандер остановился.
— Не просил? Вот как? А я думал, ты в этом заинтересован, мой мальчик. Вряд ли они теперь будут возражать против того, чтобы ты приходил ко мне «почитать».
— Разбежались! — в запальчивости выкрикнул Тодд. — Может, мне от вас ничего больше не нужно! Никто меня, между прочим, не заставляет торчать в вашей конуре и смотреть, как вы поддаете не хуже, чем алкаши на вокзале. Никто, понятно! — В его голосе, пронзительном, дрожащем, звучали истерические нотки. — Хочу — прихожу, не захочу — не приду.
— Не кричи. Мы не одни.
— А мне плевать! — с вызовом бросил Тодд и зашагал дальше, демонстративно избегая зонта.
— Ты прав, никто тебя не заставляет. — Дюссандер помедлил, а затем рискнул пустить пробный шар: — Не хочешь — не приходи. Я ведь могу пить и в одиночестве, мой мальчик. Могу, представь себе.
Тодд злобно посмотрел на него.
— Знаю, к чему вы клоните.
Дюссандер изобразил на лице улыбку.
— Все, разумеется, будет зависеть от тебя.
Они остановились перед цементной дорожкой, что вела к дому старика. Дюссандер нашаривал в кармане ключ. Артрит напомнил о себе мгновенной вспышкой в суставах и тут же затаился в ожидании. Дюссандер начинал догадываться, чего он ждет: он ждет, когда я останусь один, вот тут-то он и развернется.
— Между прочим... — начал Тодд, словно задыхаясь, — если б мои про вас узнали... если бы я им только рассказал, они бы плюнули вам в лицо... они бы вам так накостыляли...
Дюссандер в упор разглядывал мальчишку. Тодд — бледный, осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами — выдержал его взгляд.
— Ну что ж, я бы скорее всего вызвал у них отвращение, — промолвил Дюссандер, хотя у него было такое чувство, что Боуден-старший сумел бы, вероятно, на какое-то время подавить в себе отвращение, хотя бы затем, чтобы задать ему несколько вопросов... вроде тех, которые ему задал Боуден-младший. — Да, отвращение. Но любопытно, какие чувства вызовет у них сообщение, что их сын, все эти восемь месяцев зная, кто я есть, не сказал никому ни слова?
