В конце 1920-х годов я пошел в начальную школу. О городе я, ныне стопроцентный горожанин, в то время знал понаслышке. Село свое периода нэпа я помню хорошо. Далеко оно от Москвы, в Прикаспии, сотне километрах от Орска.
В какой-то мере мы земляки со знаменитым романистом Юрием Бондаревым. И со ссыльным кобзарем Тарасом Шевченко. Царь Александр III строил там линию казацких крепостей. И туда, в степи Тургая, мой дед Мирон Скоробогатов и его благоверная Мария Тимофеевна с детьми переселились с Дона. Мой отец в 19 лет нашел себе невесту в Актюбинске, дочь казака-переселенца Антона Мороза из Черкасчины, Аксинью. У них сложилась семья. По состоянию здоровья отец избежал участия в Гражданской войне.
Детство мое совпало с беспокойным временем коллективизации. У отца было хозяйство, позволяющее сводить концы с концами, учить детей грамоте. Лошадь имелась, волы. Была и другая скотина. Инвентарь до тридцати единиц. Образовалась в селе артель, назвали ее «Дружба», через год переименовали — дали имя В. К. Блюхера[18]. Отец сразу же вступил в артель. Отдал туда скот и имущество. Люди, осуждающие колхозы и совхозы, не знают, что такое крестьянский труд. Труд без трактора и комбайна — хуже каторги. Поэтому родители, обученные в свое время грамоте, связывали надежды на лучшую жизнь с коллективным трудом, с механизацией, недоступной единоличнику.
Я — свидетель того времени, прямо скажу: настрой у людей, несмотря на всевозможные испытания и невзгоды, у большинства был позитивный. Главное ощущалось: «Наш паровоз, вперед лети!»
Вековая мечта народа о лучшей жизни, о народовластии становилась явью. Мои предки по отцовской линии происходили из донской станицы Зимовейской, уничтоженной Екатериной II за грехи Степана Разина и Емельяна Пугачева. Предки мои потеряли всё, распылились по слободам и стали ремесленниками. Дед Мирон был мастером шорного и сапожного ремесла.
Наши односельчане были, конечно, наивными, представляя, что мы приближаемся к воротам «светлого царства коммунизма». Но идеалы справедливости у них были. Весть о смерти В. И. Ленина односельчане и мои родители встретили как личное горе. Для простых сельских жителей, для нас, ребятишек, Ленин был почти сказочным человеком. А вот по Николаю II, по Колчаку или Дутову никто не скорбел, даже несмотря на то, что некоторые из односельчан ели кашу из колчаковских кухонь, носили шинели и ботинки с обмотками английской выделки. Я помню мужицкие, казачьи беседы той поры.
