Они приехали на заброшенный аэродром, чтобы снять несколько фотографий этого памятника военного времени для своего летнего домашнего задания.
На территорию аэродрома они пролезли через дыру в заборе из колючей проволоки. Таких дыр там оказалось предостаточно, а в некоторых местах проволока либо валялась на земле, либо вообще отсутствовала на десятки метров. Бывший вход виднелся тут же, слева: бетонные столбы с коваными железными створками, криво висящими на проржавевших петлях.
Получить ясное впечатление о старом аэродроме с земли было достаточно сложно. О его плане у ребят уже имелось кое-какое представление. По периметру аэродрома шла бетонная дорога. Фрэнки как раз стояла сейчас на ней. Дорога уходила куда-то вдаль и возвращалась назад, образуя огромное кольцо неправильной формы, в середине которого находились три пересекающихся взлетно-посадочных полосы: длинные серые языки из бетона, лишь частично различимые теперь под высокой травой.
— Я сейчас попробую сделать несколько снимков, пока дождь не разошелся окончательно, — сказал Том.
Он пересек бетонную дорогу и побрел по траве, держа фотоаппарат возле лица.
Он задумал серию из частично перекрывающих друг друга фотографий, которые потом соединятся между собой и составят превосходную круговую панораму всего заброшенного аэродрома. Включив режим панорамной съемки, он направил видоискатель влево.
В середине кадра появилась ухмыляющаяся рожица американки. Реган растянула пальцами уголки рта, высунула язык и скосила глаза к носу.
— Брысь отсюда! — взвыл Том.
— В чем дело, шеф? — спросила Реган. — Разве тебе не известно, что на пейзажных снимках спереди обязательно должен находиться человек? Это облегчает восприятие масштабности изображения и придает законченной работе классическую нотку человеческого присутствия, — выдала она.
— Человеческого присутствия?! — еще громче заорал Том. — С каких это пор ты считаешь себя человеком?
Надо заметить, Тому и взаправду часто казалось, что Реган — демон, присланный на землю специально, чтобы мучить его. Ей было одиннадцать лет, на год меньше, чем ему. Из-под широкого белого лба, обрамленного длинными прямыми волосами, черными как смоль, смотрели самые жуткие глаза, какие ему доводилось видеть в своей жизни, — ярко-голубые. Черные волосы, яркие голубые глаза. Жуть.
Он повернул фотоаппарат в другую сторону, чтобы убрать девчонку из кадра. И только стал нажимать на кнопку, как в кадре вновь появилась она: с растопыренными пальцами и широко раскрытым ртом: Аййй-яййй — яййй!
