- Ти ест юде! Ком! – И автоматом указал место рядом с Фёдором. А учитель, он же командир отделения, действительно внешне был похож на еврея, кем собственно и являлся. Просто – загадка, каким образом «фриц» узнал, что он еврей?
- Ти ест циган и пулемётчик! – И указал автоматом на кожаный ремень от «Максима». – Ти ест пук, пук, пук! - Ти стреляйт дойче золдатен! Ком! – И перевёл Григория к брату и учителю.
Дальше из слов отца:
- Как только немец навёл на меня автомат, и я увидел отверстие ствола, осознание реальности, куда - то провалилось. Я ничего не слышал и не ощущал. В голове пронеслась вся моя, совсем ещё короткая, жизнь. Если бы немец выстрелил в тот момент, я бы ничего не почувствовал, потому что я уже был в сущности мертвец. Для меня весь окружающий мир стал безразличен, перестал существовать, ничего уже не имело значения. Выстрелит немец сейчас или через минуту, было всё равно. Только дышал я полной грудью. Наполняя лёгкие воздухом, и никак не мог их заполнить полностью. Правду говорят: - перед смертью не надышишься!
Таким образом «фриц» перестроил всех из одного места в другое, только с некоторыми комментариями. Одного бойца, например, обозвал комиссаром. Только потому, что у него болтались верёвочки от кальсон. Развязались.
- О, ти ест русишь комиссар! Ком! – Будто только русские комиссары носят кальсоны.
Всех восьмерых бойцов собирался расстрелять. За что? Причину нашёл у каждого, уже загнал патрон в патронник и водил автоматом слева направо и обратно. И корчил пьяные гримасы, болтая что-то о своём. И тут учитель возмутился и на немецком языке начал говорить;
- Вы не имеете права нас расстреливать! Мы же подняли руки вверх, значит, не сопротивляемся, сдаёмся и автоматически становимся военнопленными. А по законам международной конвенции, должны быть конвоированы в лагерь. Мы требуем соответственного к нам отношения!
В глазах свет померк, стало темно как в подвале. Мысленно я уже попрощался с братом, родными, и ребятами. Крепко зажмурил глаза, сжал пальцы в кулаки и стиснул челюсти до крови в дёснах. Приготовился умирать. Представил, как пуля толкает меня в грудь, пробивает сердце, и я падаю. И жизнь выходит из моего бездыханного, постепенно остывающего и коченеющего тела. Мне так стало жалко себя, что даже глаза прослезились. И так было обидно, что не успел пожить вволю, а тут уже и смерть настигла. Но вдруг я услышал, как будто издалека, возвращая меня к реальности, кто – то скомандовал чётким, уверенным, голосом:
