Таскали мы его до тех пор, пока он не умер. У Федосеева оставалась военная форма. Мы уложили его на кровать, одели в эту форму и начали мастерить гроб, использовав мокрые доски, вытащенные, откуда-то из-под снега. Похоронить Федосеева сразу на кладбище, где был захоронен доктор Шорохов, не удалось. Грунт был твёрд, как камень, а взрывчаткой мы не располагали. Выходом из положения оказался исполинский сугроб рядом с нашим домом. Вырыли в нём глубокую яму, похоронили Федосеева в этой яме и перехоронили уже потом, летом, когда снег растаял.
Гидрологом у нас работал Виктор Ахматов. Очень славный человек. Он пленял меня тем, что не то учился, не то недоучился в каком — то морском заведении. У него была морская форма, о которой я мечтал и до которой всё-таки правдами и неправдами добрался. Единственное, чего не хватало, чтобы чувствовать себя заправским моряком, — это татуировки.
Виктор предложил свои услуги. Технология такова. Чернильным карандашом делают соответствующий рисунок на руке или в каком — то другом месте. Потом на блюдечке разводят китайскую тушь, связывают в пучок три иголки и этими иголками накалывают под рисунок, который имеется на теле.
Конечно, это немножко болезненно. Но Виктор делал своё дело мастерски. Иголками надо орудовать умеючи. Нельзя колоть прямо, нужно это делать под известным углом, чтобы тушь вошла в кожу, но не было проколов до крови, иначе кровь вымоет из укола тушь. На левой руке у меня наколот радиознак. На нём имеется несколько пробелов. Видно, уколы были не точные, пошла кровь, и значок немножко пострадал.
Дальше я задумал накалывать все мои зимовки (я уже твёрдо решил, что до конца жизни буду полярником). Поэтому на правой руке сделано довольно не нное очертание Новой Земли и дата: 1924–1925 годы. Это начало моей арктической деятельности. Ещё на правой руке есть рисунок, который можно увидеть почти у каждого моряка: сердце, пронзённое стрелой. Это сердце почему — то больше похоже на редиску. Слава богу, что я не сделал очередной глупости и не наколол на этой редиске никакого имени. Мне тогда было двадцать лет! Ничего не поделаешь — дань молодости…
Но было бы неверно представлять себе весь коллектив нашей зимовки в виде таких личностей, о которых я рассказал выше. Слов нет — в ту пору в Арктику попадало много разных людей, каких сегодня и не встретишь. Однако все мы, лучше или хуже, решали задачи, ради которых и отправлялись на эту далёкую и, в общем — то, не очень лёгкую жизнь.
