Томиан так сказала шаферу:
— Назови его, как сам пожелаешь, а мне по душе имя Таймураз.
Шафер передал старшим желание матери. Тогда старшие назвали новорожденного Таймуразом и подняли тост за его здоровье. Гости попировали и разошлись.
Как-то Томиан и Каныкон повстречались у ручья. Каныкон говорит подруге:
— Да падут на меня твои несчастья, скажи, плачет ли у тебя ребенок по ночам?
Томиан отвечала:
— Не плачет, да перейдут ко мне твои болезни. Не ребенок это, а сущий ангел, даже не услышишь, как он спит.
— Да-дай, какая у меня дочь плаксивая! До рассвета не даст глаз сомкнуть.
— Так, может, у тебя нет амулета — образа святого Тутыра?
— Ради бога скажи, о каком амулете ты говоришь?
— А о таком, который кузнец выковывает на третий день праздника святого Тутыра. Встает он еще до рассвета и, воздерживаясь от еды и разговоров, принимается мастерить амулет. У кого есть такой амулет, тому не страшен дурной глаз, да и от злых духов он оберегает.
— О очаг мой, никогда об этом не слышала. Погибнуть бы нашему роду Тагиевых, только и знают, что конину есть!
— Сохранился у меня один такой амулет, дам я его тебе: не о ком-нибудь, о своей будущей невестке пекусь.
— Да поможет нам святой покровитель мужчин и да падут на меня твои болезни! — обрадовалась Каныкон.
Однажды Каныкон собрала женщин аула, угостила их на славу, и дали они имя новорожденной — Азау.
Таймураз и Азау подросли, встали на ноги. Ни на миг не разлучались дети, играли то в доме Боба, то в доме Бибо. Как-то Томиан и Каныкон возвращаются из лесу, видят, Таймураз и Азау спят, обнявшись, во дворе дома Бибо, и тут же, свернувшись клубком, лежит огромная черная змея. Перепугались женщины, заголосили. От криков змея испугалась, скользнула в траву. Дети проснулись и одарили матерей нежными улыбками. Томиан и Каныкон никому не рассказали о черной змее, но после этого случая в душе их зародилось тяжелое предчувствие.
Шло время, дни бежали за днями. Таймураз и Азау стали взрослыми, вытянулись, точно стройные молодые деревца. Юноша и девушка сдружились так, что друг без друга жить не могли. Вот уже по двадцать лет им минуло, а Бибо и Боба все еще не торопились со свадьбой.
Как-то весной Бибо погнал свои стада на горные пастбища. Нашел в ложбине зеленый луг и стал пасти скот. Прошел праздник Атынаг, приближался Кахцганан, и вдруг посреди весны повалил снег. За ночь снегу выпало с человеческий рост. Понеслась снежная лавина с высокой горы, погребла под собой Бибо и его скот. На следующий день люди прибежали к стоянке Бибо — ни пастуха, ни стада, только вороны кружат над узким ущельем.
