Когда Юзефа принесла воду, Иохельсон как бы невзначай обронил:
— Спасибо, пани. А теперь, будьте добры, извинитесь.
— Перед кем? — не сообразила та.
— Перед паном.
— А я перед паном не провинилась.
— Если вы не извинитесь, я буду вынужден вас уволить, — не повышая голоса, произнес Иохельсон. — У нас в доме нет паразитов. Запомните.
— Слушаюсь, пан доктор, — промолвила Юзефа и, не глядя на меня, промычала. — Прошу прощения, пан… Вода не слишком горячая?..
— Самый раз, — ответил я и забрался в постель.
Доктор Иохельсон почти не бывал дома, он целый день без передышки мотался по округе, забирался в самые глухие места и всегда возвращался, усталый и постаревший, в задубевшем дорожном пальто и чудной, из кроличьего меха, шапке. Кучера у Иохельсона не было. Он сам правил саврасой лошадью, запряженной в потрепанный возок. За саврасой, как и за всем и доме, присматривала Юзефа, она ее выпрягала и запрягала, чистила скребком и даже водила к кузнецу Пранцишкусу. В бога Иохельсон не верил, в синагогу не ходил, и потому набожные евреи редко приглашали его к себе и считали чуть ли не выкрестом.
— Поправляйся, — сказал он и добавил. — Нынче надо быть сильным.
По правде говоря, мне было стыдно перед Иохельсоном. Я чувствовал себя вполне сносно и, конечно же, мог вернуться восвояси. Но я нарочно не спешил. Меня не столько удерживала каша с изюмом или чистая постель, сколько сын доктора, мой одногодок Шимен, такой же высокий и худощавый, как и его отец, в очках на толстом, не вязавшемся со всем его видом, носу, в коротких штанишках, из которых, как стебли подсолнуха, торчали тонкие, без единой царапины, ноги.
— Ты ходишь в школу? — в первый же день спросил у меня Шимен.
— Нет.
— Почему?
— Не люблю учиться.
— Я тоже не люблю, — признался Шимен. — Но родители заставляют. У тебя есть родители?
— Отец.
— А кто твой отец?
— Портной… В тюрьме он.
— Понятно, — сказал Шимен. — Твой отец шьет им одежду.
— Кому?
— Арестантам.
— Да нет… Он сам арестант.
— Арестант? — у Шимена поползли вверх брови. — Когда я вырасту, я тоже сяду в тюрьму.
— Ты не сядешь, — возразил я.
— Сяду, — упрямо повторил Шимен.
— Доктор не позволит.
— Убью Юзефу и сяду.
— За что же ты ее убьешь?
Юзефа вечно ругалась с Шименом насчет еды и одежды: то он не то надел, то не то съел, то пришел позже, то явился раньше.
— Она со мной вытворяет всё, что хочет. Вот только к кузнецу не водит, — жаловался Шимен. — Я бы охотно с тобой поменялся, Даниил. Жил бы ты у нас, ходил бы в школу, а я пошел бы в ученики к могильщику. Первым делом я закопал бы не человека, а скелет.
