— Ты не знаешь, Даниил, зачем я столько прожила на белом свете?
— Не знаю, бабушка.
— Неужто для того, чтобы ощипать еще десяток гусей?
— Не для того, — утешил я ее.
— А для чего? — спросила она. — Может, он, — бабушка возвела очи к небу, — мне ответит?
Но господь бог, как и я, молчал.
— Бабушка! Мы прошли то место, где гусь спрятан, — наконец заговорил я.
— Он улетел, — сказала старуха.
— Протухший гусь? Улетел? — я не узнавал свою бабушку.
— Улетел, Даниил… И я скоро улечу, — она взмахнула руками, как будто и впрямь приготовилась взмыть в воздух.
Бабушка слегла, как только мы вернулись в местечко. Дед по ее просьбе, обжигаясь, поставил ей банки, но они не помогли.
— Я позову Иохельсона, — сказал дед.
— Не надо.
— Доктор пропишет лекарство, и тебе станет легче.
— Ты, — бабушка притронулась к рукаву деда, — не к Иохельсону, а на базар сходи.
— На базар? — вытаращил глаза старик.
— Купи трех гусей. Только смотри не переплати. А ты, — она прикоснулась высохшими пальцами к моей рубахе, — беги к господину лавочнику и скажи, что перина будет готова в срок.
— А с кем же ты останешься? — спросил дед.
— С богом. У меня к нему есть несколько вопросов.
Бабушка тяжело дышала. Пот струился по ее морщинистому лбу, и мне казалось, что это плачут ее мысли.
— Идите! Идите! — гнала она меня и деда. — Не бойтесь, я до вашего прихода не помру.
Дед сбегал на базар и принес оттуда трех жирных гусей, а я передал господину лавочнику добрую весть о перине.
— Разве это гуси! — проворчала бабушка. — Облапошили дурака. Всю жизнь тебя обманывают.
Дед слушал и не смел перебивать.
— Даниил! Садитесь и приступайте!
— Ощипывать живых гусей! — ужаснулся дед.
— Как? — возмутилась бабушка. — Ты не был еще у резника? Что же ты себе думаешь, лентяй ты этакий!
Дед схватил гусей и помчался к резнику. В дверях он чуть не сбил с ног парикмахера господина Дамского.
— Приболели в дороге? — пропел господин Дамский.
— Сквозняком в тюрьме прохватило, — сказала бабушка.
— Как вас встретил Саул?
— Прекрасно. Упал на грудь. Просил прощения.
— Поумнел в тюрьме, — ответил Дамский.
— И еще просил, чтобы вы про моего внука и его мизинец не забыли.
— Бабушка! — не вытерпел я.
— Достань, Даниил, из комода бритву для господина Дамского. Она бреет, как смерть.
Я открыл комод, достал оттуда подарок американского дядюшки и бережно подал парикмахеру.
— Поправляйтесь, — сказал Дамский.
— Приходите на похороны, — сказала бабушка.
— Да бог с вами! — пристыдил ее мой будущий учитель.
