— Вот что, Авдотья, купите булку и баночку «кружовенного» варенья, а потом принесите молока.
Баба опять зацепила за стул и ушла.
— Вам нравится «кружовенное варенье?» Я очень его люблю. Помните, у Чехова в «Иванове» Зюзюшка говорит: «кружовенного»…
— Да, нравится. Я в этом году сама сварила его четыре банки.
— Ого, да вы настоящая хозяйка!
Я прежде всего вымыла и вытерла довольно грязные стаканы и заварила чай, потом вымыла кипятком вазочку для варенья и, когда баба принесла «кружовенное», переложила его туда.
Равенский поднял штору и отворил второе окно. В комнате стало светлее и приветливее. Самовар шумел и парил. Я стала наливать чай и спросила:
— Вам крепкий или слабый?
— Пожалуйста, довольно крепкий…
Было так хорошо, что плакать хотелось. Говорили мало. Мы выпили по два стакана. Я хотела налить ему третий, но Равенский отказался. Он сидел совсем близко от меня, опёрся головой на правую руку и, должно быть, задумался. Его левая рука лежала на углу стола. Я точно с ума сошла, нагнулась и поцеловала эту руку.
Равенский вскочил так, что зазвенели стаканы, сильно покраснел и строго проговорил:
— Вот это уж совсем не того… Я даже не знаю, как этот поступок и назвать…
— Простите меня!..
— Да что, простите! Конечно, вы не виноваты, только, ради Бога, не делайте больше ничего подобного, а то я уйду.
— Николай Иванович, не говорите так!.. Я не буду… хороший мой, я не буду… Расскажите лучше о себе, — ведь мы в действительной, не учебной жизни вряд ли больше увидимся.
Равенский вздохнул и сел. На его виске билась синяя жилка. Прошло минуты три. Он опять встал, прошёлся взад и вперёд, едва заметно улыбнулся и заговорил ровным голосом:
— Вы знаете, я этих аффектов ужасно боюсь, — без них лучше… Вы просите, чтобы я рассказал о себе, но что же рассказывать? Всё очень просто. Рано женился, детей народил, с которыми, вероятно, скоро расстанусь, а вот дела настоящего никакого не сделал. Начал составлять учебник, да так и не окончил…
Он снова замолчал. Какое-то чувство подсказывало мне, что пора попрощаться и дать ему успокоиться совсем; но уходить не хотелось. На оконных стёклах уже блестели красные лучи заходившего солнца. Я сделала над собой усилие и сказала:
— А знаете что, мне уже пора домой. Как бы там ни было, но сегодня я ужасно счастлива. Не следует искушать судьбу.
— Опять судьбу, какую там судьбу? Погодите ещё, минут пять погодите. Как вы сейчас хорошо освещены, точно не в жизни, а на сцене…
