— Итак, Натали, что же вам больше всего понравилось в Крыму? Только по совести…
— По совести?.. Бульвар.
— Я вас серьёзно спрашиваю, а вы шутите.
— Н-нет, не шучу!
— Удивляюсь!.. Что же там, на бульваре? Как говорят: колесо, песок и уксус…
— А вот мне нравится.
— В таком случае вы не художественная натура.
— Очень может быть.
Третьего августа мама, наконец, поверила, что у меня горло уже не болит; но вырваться на улицу одной было всё-таки трудно. Миша и Вася сопровождали меня и в магазинах, и в набережной, и на бульваре. Я готова была их выбранить или избить и едва сдерживалась. Только в шесть часов вечера они куда-то улетучились, а мама сидела на балконе и читала газету.
— Мама, ты не пойдёшь к морю? — спросила я не совсем твёрдым голосом.
— Нет. Иди сама или с Мишей.
— Он куда-то уехал.
— Ну, как хочешь… Оставь меня в покое!
Я быстро надела шляпу и забыла перчатки и зонтик. Пробежав скорым шагом квартал, я взяла извозчика и поехала к Равенскому. В висках стучало. Никогда я ещё так не волновалась перед встречей с ним.
Во дворе было пусто. Ветер шевелил парусину на его балконе и стучал кольцами. Там никого не было. Я легонько повернула ручку двери.
— Войдите!..
Я переступила порог и остановилась. Шторка на одном из окон была приспущена, и сразу показалось темно. Большой круглый стол с неубранным самоваром заслонял кровать. Валялось несколько книг и журналов. Немного пахло креозотом и бельём.
Равенский отложил газету, которую читал, и поднялся с кровати. Я увидела его жёлтое, сильно осунувшееся лицо. Он был в чесучовом костюме и в мягкой сорочке, с галстуком в виде шнурка.
— Ох, простите меня: я лежал и никак не ожидал, что это вы. Опять, знаете ли, раскис. И стоило вам, право, беспокоиться, ехать сюда!
Немного согнувшись, он прошёлся по комнате, подал мне стул и сел сам возле окна.
— Я, кажется, скоро уеду. На той неделе получу деньги и уеду. Нехорошо мне здесь.
— Конечно, уезжайте!.. — сказала я и не знала, что говорить дальше.
Было неловко и тяжело.
— Вероятно, я даже не так болен, а чувствую себя плохо от безделья. Ужасно неудобно жить без определённых занятий. День-два ничего, а потом какая-то беспомощность наступает, и только в голове плывут нелепые мысли как облака по осеннему небу.
— А мне кажется, что вы уже так много сделали и делаете как учитель, и поэтому у вас всегда должно быть чувство полной удовлетворённости.
— Вообразите, нет. Прежде это сознание действительно было. Ещё в прошлом году я не сомневался, что сил у меня хватит надолго, но теперь нет… Согласитесь, что обидно умереть, не сказав и не сделав для общества того, что я мог сделать…
