— О, да, конечно. И здесь, и в классе, каждое ваше слово я не только понимаю, но и чувствую.
Равенский наклонил немного голову набок, взмахнул палкой и спросил:
— А как вы думаете, так же ли меня понимают и все остальные ученицы вашего класса? Мне очень бы хотелось знать, насколько моё преподавание может быть интересно и полезно.
— Думаю, что вас понимают не все…
— Да?
— Да, но всякого другого понимали бы ещё меньше.
— Это очень грустно. Простите, как ваше имя и отчество? Здесь мне неудобно называть вас по фамилии.
— Наталия Александровна.
— Ну-с, Наталия Александровна, очень рад, что встретил вас, а пока до свидания! Мне нужно идти пить молоко с коньком, — ужасная это гадость. А вы где остановились и отчего гуляете не с мамой?
— Мы в Московской, мама немного заболела, — у неё нога подвернулась.
— Ну, до гостиницы нам по дороге.
Мы снова пошли рядом и молча. Я искоса поглядывала на знакомые черты. Он сильно загорел, его глаза ввалились и блестели. Борода была коротко обстрижена, и поэтому всё лицо выглядело моложе. Очень шла ему шляпа с небольшими полями. Ступал Равенский медленно и уверенно, но чуть гнулся вперёд. Раза два он кашлянул, будто у него запершило в горле. Перед гостиницей он ещё раз пожал мне руку и сказал:
— Желаю вам всего хорошего… Впрочем, возможно, что мы ещё встретимся: я пробуду здесь, вероятно, до седьмого августа.
Я очень боялась, чтобы мама не увидела нас с балкона, и кивнув головой, радостная, побежала вверх по лестнице, в номер.
Мама не рассердилась за то, что я долго гуляла.
— Купалась? — спросила она, когда я сняла шляпу и стала причёсываться.
— Купалась. Знаешь, так чудно, совсем иначе, чем в реке; досадно только, что непременно нужно надевать костюм.
До самого вечера я старалась быть с мамой особенно внимательной. Читала ей вслух газеты, наливала чай и возилась с бельём и лекарствами. К девяти часам прилетели из Кореиза Миша и Вася и наперерыв начали рассказывать о красавице Стаффати. На следующий день они собирались ещё куда-то и звали с собой и меня. Я ответила неопределённо, а утром, когда они постучали в дверь, притворилась спящей. Всю ночь я видела пред собой только милое лицо, и видеть других людей мне не хотелось.
Мама хандрила.
— Вот все вы тут бегаете, купаетесь, катаетесь, а мне приходится лежать, и никому до этого нет дела, давай только деньги. Это очень обидно! — говорила она.
— Нет, мамочка, дорогая, я буду с тобой всё время, пока ты не выздоровеешь, и только по утрам буду ходить купаться.
