«Несомненно, в здоровом теле здоровая душа, а здоровье приходит от возможно близкого общения с природой. Доктор был прав, говоря, что всё моё чувство к Нелли было вполне нормальным, и в сущности я ничего худого не сделал. Не виноват я и перед матерью. Расстроились нервы, вот и лезла всякая чепуха в голову».
Глядя с моря на кавказские горы, он мысленно прощался с ними. Возле Сочи берег был особенно красив. Солнце вдруг ушло за далеко протянувшуюся фиолетовую тучу. Лучи золотили её края и задумчивые, неподвижные снежные вершины далёких гор. Туча отражалась в воде, и всё море под нею стало тоже фиолетовым, а на горизонте блестела будто стальная, ярко вычищенная, тоненькая полоска.
За Новороссийском берега стали пологими и пустынными. В Феодосию пришли ночью, когда взошла луна. Михайлов не пошёл в город, а лежал в каюте на койке.
Глядя в иллюминатор, он любовался блёстками лунного света на море и думал, что эту искрящуюся бесконечную полосу назвали «дорогой к счастью», вероятно, потому, что у неё нет конца.
После второго гудка лакей внёс в его каюту два чемодана с никелированными застёжками, и затем вошёл старый господин в элегантном дорожном костюме, с холщовой каской на голове, которую в некоторых провинциальных городах почему-то называют «здравствуйте-прощайте». Сапоги пассажира легко поскрипывали по коврику каюты. Этот скрип и вся фигура нового пассажира показались Михайлову знакомыми, и его сердце учащённо заработало. Какое-то чутьё, ещё ранее и вернее, чем глаза, подсказало, что этот старик — Вилкинс. Англичанин разложил на своей койке зонтик, две палки, сумку с биноклем и обернулся. Увидев Михайлова, он очень вежливо ответил на его поклон, подал ему руку и гортанным голосом пропел:
— А, а, а…
Заговорили по-французски. Волнение Михайлова мало-помалу улеглось, его точно придавил спокойный тон Вилкинса. Вспомнили историю с часами. Вилкинс назвал даже день, в который это случилось. «Ну, и память же у него», — подумал Михайлов и спросил:
— Где же теперь вся ваша симпатичная семья?
— О, они далеко.
Англичанин, не спеша, вынул сигару, обрезал её, попросил позволения закурить и, усевшись на своей койке, медленно начал рассказывать.
Говорил он на плохом французском языке и постоянно останавливался, подыскивая подходящее выражение, и Михайлов узнал вот что. В минувшем году дела Вилкинса очень пошатнулись, поэтому он решил переселиться на родину в Ньюкасл, где ему брат предлагал вступить в компанию, для ведения выгодного предприятия по продаже хлопка. Прежде, чем уезжать, необходимо было покончить с последними операциями здесь. Устроить всё, как следует, помешало совершенно постороннее обстоятельство. Его старшая дочь Нелли, обладавшая вообще дурным характером, стала сперва просить, а затем требовать денег для поездки в Москву, где она хотела закончить своё образование.
