Подпоручик вдруг встал и, сильно звеня шпорами, пошёл прямо к ней.
— Вот что, я и мои товарищи предлагаем вам разделить наш скромный ужин…
— Очень скромный? — спросила брюнетка.
— Это, смотря по обстоятельствам…
— По обстоятельствам… — она помолчала, посмотрела на дверь и опять сказала. — Видите ли, я здесь ждала одного человека, а так как он не явился, то… соглашаюсь.
За столом все особенно церемонно раскланялись. Рахманов прищурился, точно ему в глаза засветило горячее солнце. Капитан стал дышать чаще. Леонтьев ловил каждое её слово.
— Позвольте узнать ваше прелестное имя, — сказал подпоручик, — если не ошибаюсь, я уже имел честь с вами встречаться.
— Меня зовут Маруся.
— Итак, милая Маруся, я всё же настаиваю, что уже встречал вас, и, если не ошибаюсь, это было в Харбине.
— Да, я там жила.
— А я был лишь проездом в этом знаменитом городе прямо с позиций, как видите: si jeune et si bien decoré…
— Господа! Всё это пустяки, сейчас Маруся с нами, и мы должны её угощать; не хотите ли, Маруся, коньяку? — сказал Рахманов.
— Милые мои, я должна вас предупредить, что этой гадости не пью и, вообще, не пью ничего… кроме чистейшей водки и шампанского, марки Louis Röderer, а все эти пива, коньяки, вина, — гадость, после которой болит голова.
«Не пью ничего, кроме чистейшей водки, — повторилось в ушах Леонтьева, — а ведь ей вряд ли окончилось семнадцать, но откуда же эта свежесть лица? Здоровье такое сатанинское, что ли?»
— Человек, э, человек, — неожиданно для всех закричал солидный капитан, — дайте-ка нам бутылку настоящей смирновки и всех возможных закусок, а также карточку.
Когда подали водку, Маруся объявила, что закусывает только после каждой третьей. Пила она точно в шутку, возьмёт рюмку, посмотрит её на свет и выльет на свой сложенный в трубочку розовый язык. Ни разу она не поперхнулась, и глаза её затуманились только после того, как была окончена вторая бутылка.
На сцене началось новое отделение. Сначала три раза пропел хор. Закончил он маршем «Вперёд на честный бой». Выскочила и что-то очень быстро пролаяла полуголая немка. Затем появилась певица, которую Леонтьев встретил в коридоре. Исполняла она какие-то новейшие куплеты, и каждый из них заканчивался весёлым припевом:
«Этот номер не пройдёт… нет, не пройдёт!..»
И все офицеры, чиновники и женщины подпевали за ней эти слова точно в костёле. Запела и Маруся, и сам Леонтьев, и все сидевшие за столом. Слышались иногда диссонансы, но в общем выходило красиво и очень необыкновенно.
