Вот бы, воображаю, уморительную-то мину скорчили мои добродушные товарищи (не разб.), если б проведали, какими научными исследованиями займется здесь их ученый собрат, будущий профессор психиатрии! Но они, впрочем, и (не разб.), чтобы ставить всякое лыко в строку и не видать ничего дальше собственного носа…» Матов чуть ли не в первый раз после смерти матери весело рассмеялся при этой мысли и пошел на другую половину спросить себе умыться. Там он застал только хозяйскую дочь. Она стояла у окна, вся на солнце, и теперь, при этом ярком освещении, казалась еще свежее и красивее; роскошная, как и вчера, распущенная ниже пояса коса ее так и отливала золотистым блеском.
— Выспался? — лукаво смеясь, спросила красавица у доктора, как-то небрежно подавая ему умываться.
— Выспался, да не очень.
— Что же так? Нешто прозяб па соломе-то?
— Все вы мне грезились… — пошутил Матов.
Девушка окинула его с ног до головы лукавым взглядом.
— А мне черт снился, — рассмеялась она.
— Что же, страшный он? — полюбопытствовал Лев Николаевич.
— На тебя маленечко смахивает.
Авдотья Никитична неудержимо расхохоталась.
— Вы, я вижу, охотница посмеяться, — несколько смущенно заметил доктор.
— Нешто мне плакать, что ли? Тятенька, слава богу, жив, да и муж не помер.
— Разве вы замужем? — удивился он.
— Посылай сватов, дак и выйду замуж.
Она подбоченилась левой рукой и насмешливо в упор смотрела на жильца своими бирюзовыми глазами. Льву Николаевичу стало как-то неловко от этого пристального взгляда, он поспешил умыться и молча удалился к себе, позабыв даже заказать самовар. Последний, однако, вскоре был подан ему той же самой Авдотьей Никитичной. Прибрав кое-как постель, девушка искоса заглянула в нахмуренное лицо доктора:
— Ужо-ко ты на меня не серчай… — проговорила она, как виноватая, и слегка дотронулась рукой до его плеча.
Он вновь обернулся к ней и хотел что-то ответить, но увидел только край ее розового сарафана, торопливо мелькнувшего в дверях.
— Оригинальная, право! — вслух подумал Матов, поспешно принимаясь хозяйничать около самовара.
Напившись чаю, доктор переоделся и отправился гулять, захватив с собой на этот раз двуствольное ружье и некоторые необходимые принадлежности научной экскурсии. Вовсе не расположен заняться сегодня чем-нибудь серьезно, он запасся ими больше для очистки совести, «чтобы немцев заочно потешить», как мелькнуло у него в голове при выходе на улицу. Льва Николаевича, разумеется, сразу потянуло в знакомую сторону; он пошел опять по той же тропинке, как и вчера, полной грудью вдыхая в себя утреннюю свежесть.
