Шульц-Дерге прислоняет затылок к спинке кресла и ощупывает взглядом бледно-розовый потолок.
— На полицию рассчитывать трудно, — вяло, как во сне, бормочет он. — Если вообще возможно. — Его толстое, уже немного обрюзгшее тело все глубже утопает в кресле. — Под давлением обстоятельств я едва ли смогу обидеться на вас, если вы больше не чувствуете себя связанным нашим соглашением. По-человечески я вас даже пойму.
Сигара снова возвращается в пепельницу. Легкий кусочек пепла похож на почерневшее серебро.
— Я чувствую себя связанным, — ворчит Эдгар. — Иначе я не пришел бы к вам.
Шульц-Дерге вяло свешивает руки по обе стороны кресла. Он очень устал. На тыльной стороне ладоней выделяются вздутые вены. Эта падкая до мужчин секретарша! Рассказала Бертону, что Уиллинг собирается предложить рукопись.
Она даже не подозревает, в какую безумную историю заставила его влипнуть своей болтовней. Почти все свое состояние он вложил в этот журнал. Но «Вспышка» тесно связана с «Мьюзик-Эндерс», и чудовище «Шмидт и Хантер», этот пожиратель всего, хочет проглотить «Мьюзик-Эндерс». А кто проглотит «Мьюзик-Эндерс», получит в придачу и «Вспышку» вместе с издателем Шульцем-Дерге и его состоянием.
В этой запутанной ситуации в подходящий момент появляется человек по имени Уиллинг и предлагает за гонорар в три тысячи марок нанести техасскому монстру смертельный удар, обменять свою жизнь на славу, а кучку добрых немецких предпринимателей уберечь от краха.
Но тут вдруг вылезает эта дура-секретарша. Выгнать вон эту кокетливую дрянь! Она посмела подложить под него бомбу. Впрочем, все равно. После банкротства «Вспышки» она в любом случае окажется на улице.
Шульц-Дерге все глубже и глубже погружается в кресло, затем выпрямляется, наливает коньяк и тяжело вздыхает:
— Просто безобразие, что вас заметили, когда вы ко мне шли! Теперь, конечно, и меня ни на секунду не выпустят из поля зрения и не успокоятся, пока рукопись не перекочует в их руки. Если бы не праздник и секретарша оказалась бы на месте, я бы тотчас взялся за дело и все надиктовал на машинку.
Вместо ответа Эдгар ставит пахнущий новой кожей портфель на колени, открывает замки и вытаскивает кипу бумаги.
— Оригинал, — говорит он, — и три копии. — Все это он кладет на столик рядом с серебряной пепельницей. От ароматной сигары остался только потухший, раздавленный окурок.
Полуприкрыв глаза, Шульц-Дерге дремлет. Вдруг на бледно-розовом потолке его глаза как будто отыскивают решение. Он вскакивает, хватает коньячную бутылку и наливает в стаканы.
