Становится смешно, когда Мария Магазанник говорит: “Мадам Вавилова, женщинам в вашем положении нельзя носить тяжёлый самовар”. Специфических ограничений для беременных в те времена ещё не знали, так как беременными женщины ходили большую часть жизни, и женщины из трудовых слоёв общества не могли не таскать тяжести, да и сама Магазанник, у которой погодки, тоже не могла не таскать детей, будучи беременной. Ещё более смешным выглядит запрет для беременных ходить босиком, так как тут вообще не беременность важна, а насколько человек закалён.
Когда изображены роды, то героиня почему-то бредит пустыней и странными картинами, хотя роды были тогда без наркоза, откуда такой бред? Ведь даже вроде бы воспоминания о муже почему-то на фоне пустыни (в которой почему-то есть река, но не видно вокруг неё зелени). Опять же символика... Материнство подано как-то физиологично — много акцентов на собственно физической стороне типа подмывания детей, мытья, но ни слова о воспитании, потому что с воспитанием у Марии Магазанник изрядный прокол — показано, что маленькие разбойники нападают на старшую сестрёнку, рвут на ней платье и связывают. Эта сцена по замыслу режиссёра должна была бы ужасать, но у тех, кто имеет дело с детьми, она вызывает недоумение. Дети такого возраста, конечно, могут попробовать поиграть в разбойников, но связать более старшего ребёнка они не способны чисто физически. Создаётся впечатление, что режиссёра больше волновало не физическое правдоподобие, а символический смысл сцены, который закодирован в том, что юные погромщики орут “жидовка”, разрываемое платье должно ассоциироваться с изнасилованием, а качели, к которым привязывают девочку, напоминают виселицу.
Ефим Магазанник производит впечатление весёлого раздолбая, жене он плохой помощник, к тому же он пьёт. В общем, “человек недостатков”, а точнее — человек, настолько не желающий себя как-то дисциплинировать, что может не только позволить себе в мастерскую опоздать и из неё прийти, выписывая ногами кренделя, но даже на крыльце нужду справить, то ли подчиняясь первому побуждению, то ли видя в этом нечто молодеческое. Но при этом режиссёр ему всячески симпатизирует, и, мало того, именно этот персонаж выполняет в фильме в некотором роде роль резонёра. По мысли Аскольдова Ефим Магазанник — тот самый народ, которому вроде бы и нужна революция. И как он мыслит? По его логике сам по себе социальный прогресс — это неплохо, ему хочется не ходить на работу пешком, а ездить на трамвае, да вот только война, и ему кажется, что в результате всех социальных катаклизмов его, да и весь Бердичев, уничтожат и на трамваях будет ездить некому. Ефим Магазанник обозначает свою политическую позицию так: “Я за добрый интернационал”, то есть за прогресс без жертв. И Клавдия Вавилова оказывается неспособной ему объяснить понятным языком, что прогресс невозможен без революционной борьбы, во время которой неизбежны жертвы. Это кажется неправдоподобным, так как она — комиссар, чьей работой является политическое воспитание масс и должна быть привычна к такого рода вопросам. Даже хуже — она в ответ говорит, что интернационал — это плохо, т.к. заставляет людей быть жестокими и воевать. Собственно, это единственный эпизод, где проскользнула идеологическая подоплёка Гражданской войны.
