Говорится в романе и о приходе в Польшу новых веяний. Их приносят прибывающие с запада рыцари. Прививаются они при дворах короля, князей и епископов, а для рыцарства в целом привлекательны в неодинаковой степени. Збышко из Богданца с увлечением следует рыцарским обычаям, готов драться во имя дамы, которой служит. Его дядя Мацько, воин умелый и храбрый, больше думает о хозяйстве, добыче, благосостоянии рода, не чужд лукавства и скопидомства. Те, кто победнее (вроде Вилька и Чтана), бытом и воспитанием от простолюдинов мало отличаются. Словом, благородное сословие хотя и сознает свое превосходство над всеми прочими (по мнению Мацька, рыцарская честь требует, чтобы его племяннику голову рубили не «на том самом сукне, на котором рубят горожанам»), го еще не вырыло оно, как показывается в романе, той пропасти между собой и простолюдинами, которая налицо в повествовании о XVII веке.
Польша, которая показана в «Крестоносцах», вовсе не такая католическая, как в трилогия. Мироощущение людей средневековья писатель тоже хочет представить далеким от читательского. Христианство, например, изображено как лишь недавно утвердившаяся вера, как нечто новое, еще не совсем привычное, переплетающееся с реликтами язычества (ибо корнями язычество уходит в народное бытие, неотрывно от местной, славянской почвы). Зых из Згожелиц, сосед рыцарей из Богданца, говорит, например, так: «Взять хоть бы и нас, живем мы как будто в христианской стороне о порой и у нас на болоте кто-то смеется, да и дома хоть и бранятся ксендзы, а все лучше оставлять этой нечисти на ночь миску соседей, иначе так станет в стену скрестись, что глаз не сомкнешь...»
Средневековье представлено автором «Крестоносцев» в двух аспектах. Преобладает (именно вокруг нее концентрируется имеющийся в романе юмор) стихия жизнелюбия, телесного и душевного здоровья, человеческого самоутверждения. Но отображена в повествовании и другая сторона средних веков, связанная с религиозной экзальтацией, властью церкви, мыслями о загробном существовании. Линии Мацька и Збышка противостоит трагическая история Юранда, который из сурового мстителя превращается в мученика, смирившегося и простившего своих врагов,— и это обращение читатель может объяснить только всем тем ужасным и нечеловеческим, что выпало па долю рыцаря из Спыхова. Видения смертельного врага Юранда, крестоносца Зигфрида, и его самоубийство представляют в книге тот аспект средневекового быта и мировосприятия, который пронизан суеверным страхом и мрачным мистицизмом. В жизни Збышка появляются две девушки (так здесь выглядит треугольник, почти обязательный для романов Сенкевича) — и как бы в противовес Данусе, которая представлена вeществом хрупким и нежным, не созданным для этого мира, появляется Ягенка, олицетворение силы и здоровья.
