И
она
останавливается.
Когда
вода
остыла
до
нуля
градусов,
она
может
еще
и
не
замерзнуть.
Но
если
в
нее
положить
кусочек
льда,
процесс
начинается
тут
же,
и
вокруг,
сковывая
поверхность,
начинает
распространяться
ледяной
панцирь.
Так
и
вокруг
нас
расползается
холод,
примораживая
бомжей,
торгашей,
работяг,
пиратов,
дилеров,
воров;
всех
этих
неудачников.
Они
сперва
перестают
мельтешить,
застывают,
а
потом
поджимаются,
пятятся
от
нас
во
все
стороны,
спрессовываются
как-‐то,
хотя
казалось,
что
плотней
уже
стоять
нельзя.
А
мы
движемся
все
быстрей,
рассекая
толпу
надвое
–
за
нами
на
ней
остается
след,
порез,
который
еще
долго
не
срастается,
словно
люди
боятся
ступать
там,
где
только
что
ступали
мы.
«Бессмертные…»
–
шуршит
у
нас
за
спиной.
В
их
шепоте
–
подобострастие,
но
и
ненависть,
и
презрение,
и
страх.
Пускай
шушукаются.
Замирают
разговоры
в
крохотных
грязных
харчевнях
на
первых
этажах,
где
везучие
посетители
сидят
друг
у
друга
на
головах,
а
остальные
гроздьями
свисают
с
балконов,
чудом
удерживаясь
на
весу
и
прихлебывая
безымянную
органику
из
обшарпанных
лотков.
Обрастают
выпученными
рачьими
глазами
раковины
хибар
и
хибарок:
все
их
обитатели
вылезают,
высыпают
на
галерейки
и
мосточки,
чтобы
увидеть
нас
воочию.
Жалкие
человеко-‐рачки
провожают
нас
испуганными
взглядами,
не
могут
оторваться:
каждый
должен
знать,
куда
мы
идем.
Каждый
хочет
знать,
за
кем
мы.
- Налево,
–
командует
Эл,
глядя
на
свой
комм.
- Налево!
Поворачиваем
к
лесенке,
которая
втиснулась
между
кабинетом
вертикального
массажа
и
салоном
виртуального
секса.
На
нашем
пути
встает
какой-‐
то
верзила
со
сплюснутым
носом,
но
Даниэль
отшвыривает
его
в
сторону,
тот
падает
на
пол
и
больше
не
поднимается.
- Нам
на
пятнадцатый,
-‐
говорит
Эл.
Шепот
взлетает
на
пятнадцатый
этаж
куда
быстрей,
чем
мы
вскарабкиваемся
