Микал ничего не запомнил.
Вслед за выстрелом раздался сильный удар в корму корабля. Ют так подбросило вверх, что нос китобойца зарылся в воду всей гарпунной площадкой. Микала накрыло волной. Захлебнувшись, он едва удержался на ногах. Потом, когда корма опустилась, все судно начало трясти, как в ознобе.
Механик Германсен стоял у промысловой лебедки словно оглушенный. Линь вытравился уже на добрых три кабельтова, а колодки амортизаторов продолжали раскручиваться с бешеной скоростью. Германсен даже не пытался придержать их. Ни Мариус, ни вахтенный штурман, никто ничего не предпринимал. Всех будто парализовало.
— Германсен! — заорал Микал, вдруг осознав, что все ждут его распоряжений. — Германсен, линь!
Опомнившись, механик рванул рычаг лебедки на себя. Деревянные колодки густо задымили. Туго натянутый линь еще немного прополз вперед и скоро провис — раненый кит выдохся.
Микал успокоился и теперь четко отдавал команды механику и на ходовой мостик:
— Выбрать слабину! Самый малый вперед!
Все шло как надо. На малом ходу китобоец трясти перестало, лебедка работала нормально. Глаза Германсена, шальные от природы, смотрели на Микала с преданностью собаки. Для порядка не вредно было бы его поругать, как это обычно делал Мариус, но Микал не смог бы. Обледеневший в своей насквозь промокшей одежде, с обмерзшими растрепанными волосами — шапку с него смыло водой, — он радостно поеживался. Словно не было ни студеного антарктического холода, ни недавнего страшного удара в корму.
Отрезок линя между судном и китом медленно сокращался. Было ясно, что добойного выстрела не понадобится. Хищные кормораны, подобные своей уродливостью грифам и наглостью — стервятникам, прожорливыми стаями уже носились над кашалотом, как воронье. Когда Микал бывал в дурном настроении, он сравнивал этих жадных ублюдков с Паулсеном. Но сейчас, приказав святоше перезарядить пушку, от полноты чувств, сам того не ожидая, он добавил к приказу «пожалуйста». Человек — отходчивое существо. Счастливый миг — и все вокруг прекрасно.
Микал подошел к бортовому лееру, приготовился погнать в кашалота полую металлическую пику, чтобы компрессором накачать в него воздух. Иначе, когда линь обрежут, кит утонет.
Неожиданно удар, еще более сильный, повторился.
Микала снова накрыло волной. Наполовину висевший за бортом, теперь он вряд ли вышел бы из-под воды живым, если бы, казалось, мертвый кит внезапно не дернулся вперед. Он рывком протащил за собой корабль, и дифферент быстро выровнялся. То была агония кашалота, но она спасла Микалу жизнь. Он понял это позже, а тогда, отплевываясь соленой морской водой, ругал себя за преждевременное благодушие. Ему казалось, что во всем виновата Фортуна. Стерва и шлюха, хоть и богиня.
