. Был там один, который всё кричал, что он архиепископ, — тот ничего не делал, только жрал да ещё кое-что, извините, что рифмуется со словом жрал. Впрочем, там никто этого не стыдится. А один даже выдавал себя сразу и за Кирилла и за Мефодия
[13], чтобы получать двойную порцию. Был там беременный господин и звал каждого на крестины. Живётся там прямо как в раю. Вы можете там кричать, реветь, петь, плакать, блеять, шуметь, прыгать, молиться, кувыркаться, ходить на четвереньках, скакать на одной ноге, не целым дням сидеть на корточках или лезть на стену, и никто к вам не подойдёт и не скажет: «Послушайте, этого делать нельзя, это неприлично, стыдно, ведь вы культурный человек». Те несколько дней, что я провёл в сумасшедшем доме, были лучшими днями моей жизни.
В самом деле, уже тот прием, который оказали Швейку в сумасшедшем доме, когда его привезли на испытание из областного уголовного суда, превзошёл все его ожидания. Прежде всего его раздели донага, надели ему халат и новели купаться, бережно подхватив подмышки, причём один из санитаров развлекал его еврейскими анекдотами. В купальной комнате его посадили в ванну, затем вытащили оттуда и поставили под холодный душ. Эго повторили с ним три раза, а затем осведомились, как это понравилось ему. Швейк ответил, что лучше, чем даже в банях у Карлова моста, и что он страшно любит купаться. «Если вы острижёте мете ногти и волосы, это будет всё, что нужно для моего счастья», — прибавил он, мило улыбаясь. И это желание было пополнено. Затем его основательно растёрли губкой, завернули в простыню и отнесли в первое отделение на постель. Там его уложили, прикрыли одеялом и попросили заснуть.
Швейк ещё и теперь любовно рассказывает:
— Представьте себе, меня несли, несли на руках до самой постели. Я испытывал в этот момент неземное блаженство.
На постели Швейк блаженно уснул. Потом его разбудили и предложили ему выпить кружку молока с булочкой. Булочка уже была разрезана на маленькие кусочки, и в то время как один санитар держал Швейка за обе руки, другой обмакивал куски булочки в молоко и кормил его, вроде того как кормят лепёшками гусей. Накормив, его взяли подмышки и отвели в отхожее место, где попросили выполнить большую и малую нужду.
И об этом чудесном мгновении Швейк рассказывает любовно. Мы не смеем повторить всех его выражений о том, что с ним потом делали. Упомянем только, что Швейк рассказывал: «Один из них при этом держал меня на руках».
