За время, что Вишневский со Знаменским в Киеве на вокзале ждали отправки санитарного поезда, фронт уже успел передвинуться из Тернополя обратно в Проскуров. Я смотрю на карту схем, приложенных к дневнику, и вижу, каким бешеным напором заставляли немцы отступать наши войска. И вот самолетом У-2 хирургов доставляют в Проскуров, и Александр Александрович подробно описывает атмосферу начала военных действий в маленьком украинском городке. И словно воочию видишь толкотню на улочках, повозки, артиллерию, танки, гражданские машины — все это задерживает движение, образуя пробки.
Люди ищут свои части, нужные им учреждения, расспрашивают друг друга. Никто толком ничего не знает. Жарко, пыльно, душно. В штабе Александру Александровичу советуют дождаться прихода отступающей армии, в которой он должен возглавить хирургическую часть.
Его поражает обстановка в сануправлении: у всех только одна мысль: «не отстать при отступлении». И вот здесь начинаешь понимать всю сложность и ответственность, возложенную на медицинский персонал. Отстать при наступлении — это значит: либо попасть в плен, либо принять бой.
Я вспоминаю военные годы в тылу, в эвакуаций, когда мы часто не вполне понимали, что происходит на фронте. Мы ужасались, когда наши отступали с потерями, ликовали, когда наши, продвигаясь вперед, отбивали у немцев города и села. И хоть мы находились в тылу, жили единой мыслью о победе над врагом и верой в нее, все же мы тогда еще не всегда представляли, что за россыпями огней салютов в ознаменование очередного освобожденного города, села, населенного пункта были груды страшных развалин, пожарища и тысячи погибших людей!
И часто, это были просто опустевшие пространства земли, на которой недавно жили, работали, строили наши русские люди!
Читаю дневник Вишневского, в котором он скупыми своими строками заставил меня сейчас, через 37 лет, все это осознать и осмыслить.
Так вот, если представить себе, что в этой чрезвычайно тяжелой военной обстановке Александру Александровичу, кроме его хирургической работы и административной ответственности, еще приходилось сталкиваться с противниками его методов лечения, то образ его предстает перед нами рельефнее не только во внешних проявлениях, но и глубже раскрывается его внутренний мир.
«3 июля 1941 года… Опыт Халхин-Гола и особенно работа на финском фронте убедили меня в том, что масляно-бальзамическая эмульсия действует на нагноившуюся огнестрельную рану в принципе совершенно так же, как и на любой другой очаг гнойного воспаления. Бактерицидность мази и ее благоприятное влияние на трофику тканей стимулируют местные защитные механизмы. Воспалительный процесс локализуется, рана быстрей заживает… Любопытно отметить, что время от времени я встречаю скрытое, а иногда и явное противодействие со стороны некоторых врачей нашим методам лечения. Характерно также, что еще ни разу я не слышал плохих отзывов от раненых. Напротив, они обычно сами просят во время перевязок снова наложить им повязки с мазью Вишневского. Такие просьбы меня очень радуют. Совершенно очевидно, что наши методы незаменимы в условиях войны, что, разумеется, отнюдь не исключает необходимости активных хирургических вмешательств по определенным показаниям».
