Разложив на столе папки с газетами и фотографиями, Игорь Петрович ждет меня оживленно-сосредоточенный, словно сделал какое-то новое открытие для себя, как это бывает у людей эмоциональных.
— Были в музее? — спрашивает он, приветствуя меня.
— Была. И знаете, очень взволнована…
Чулков сразу понял мою настроенность.
— Так вот вы представляете себе, с каким неизбывным интересом подходил к каждой вещи в музее Александр Александрович. Он внимательно всматривался в фотографии и портреты, разглядывал вещи, принадлежавшие Льву Николаевичу, его всем известную блузу (ее впоследствии стали называть «толстовкой»), которая ныне висит над его скромной железной кроватью…
Младший Вишневский, Саша, рассказывал мне, что отец подолгу простаивал в задумчивости в комнатах музея и очень сердился, если экскурсанты громко говорили или стучали ногами, нарушая тишину дома.
Он каждый раз, придя на могилу Толстого, стоял в молчании, словно сливаясь с окружающей природой, где витал бессмертный дух Толстого. Отец часто говорил: «Согласно диалектике жизнь и смерть неотделимы. И диалектика бывает жестокой…»
Я обращаюсь к Игорю Петровичу:
— Александр Александрович часто приезжал сюда с ружьем и, говорят, любил побродить по местам, где охотился Толстой.
Игорь Петрович вдруг рассмеялся:
— Знаете, мне кажется, что он надевал охотничьи сапоги и куртку, брал ружье и просто шел отдыхать на природу. Я, во всяком случае, ни разу не видел, чтобы он принес какую-нибудь дичь с охоты.
Я слушаю Игоря Петровича, и вспоминаю, как интересно и с каким энтузиазмом рассказывал Александр Александрович моему отцу о прелестях охоты на тяге или на току.
— Игорь Петрович, а есть у вас книга старшего сына Толстого — Сергея Львовича? Дайте ее на минутку.
Чулков снимает с полки книгу «Очерки былого». Я раскрываю ее на странице сто двадцать первой и читаю: «Отец в то время не только не был вегетарианцем, но без жалости убивал животное на охоте, так, например, подстрелив птицу, он так добивал ее: выдернет перо из ее крыла и вонзит перо ей же в голову. Нас он учил поступать таким же образом».
— Что вы скажете об этом, Игорь Петрович?
Чулков серьезно глядит на меня и потом раздумчиво произносит:
— Вот видите, как меняет время психологию человека. И это Толстой, переставший впоследствии есть мясо, и, конечно, тогда он уже не охотился. Думаю, что Александр Александрович, бродя по перелескам с ружьем, отдавал тогда дань именно этим взглядам Толстого… Я ведь, знаете, тоже не охотник: в молодости так неудачно отрубил голову петуху, что потом целый год не мог есть куриного мяса… Но что Александр Александрович любил с пристрастием, так это ружья, которых у него было много — целая коллекция. Помню одно ружье, подаренное маршалу Жукову командующим английской армией Монтгомери. Жуков потом подарил его Александру Александровичу. Он все собирался отдать его в ремонт на Тульский завод. А одно из знаменитых ружей они подарили ему с надписью: «От тульских оружейников».
