Как ни старалась Уми, дочка Шойлоджи, привлечь к себе внимание обеих женщин, ничего у нее не получалось, так были увлечены разговором новые подруги. Во время этой беседы Комола со всей ясностью поняла, как скудна и бесцветна ее собственная жизнь. Шойлоджа многое могла рассказать, а она, Комола, — ничего. На широком полотне ее жизни замужество было лишь легким карандашным наброском, кое-где едва различимым и совершенно лишенным красок. До сих пор Комола не задумывалась над пустотой своего существования. Она чувствовала какую-то неудовлетворенность, и временами в ее душе, казалось, поднимался протест, но она не отдавала себе ясного отчета, в чем причина этого. С первой же минуты знакомства Шойлоджа принялась рассказывать о своем муже, словно стоило слегка коснуться струн ее сердца — и тотчас начинала звучать музыка. И Комола поняла, что в ее сердце молчат эти струны: что может рассказать она о муже, да и к чему рассказывать? У Комолы не было ни малейшего желания говорить о нем.
Лодка повествования Шойлоджи плавно скользила по течению со своим грузом счастья, а пустой беспомощный челнок Комолы прибивало к береговым отмелям.
У Чокроборти было всего две дочери. Старшая жила в доме свекра, а так как отец ни за что не хотел расстаться с младшей, то выбрал ей в мужья молодого человека без состояния и, воспользовавшись своими связями, устроил его на работу в гаджипурскую опиумную контору. Таким образом, Бипин, муж Шойлоджи, остался вместе с ней в доме Чокроборти.
Вдруг Шойлоджа прервала свой рассказ и воскликнула:
— Посиди минутку, сестра, я сейчас вернусь! — И тут же, улыбаясь, пояснила: — Муж вернулся с купанья и после обеда уйдет на работу.
— Как ты узнала, что он уже пришел? — спросила Комола с искренним удивлением.
— Ты шутишь, что ли? Как все узнают, так и я. Будто ты сама не знаешь шагов своего мужа! — С этими словами Шойлоджа, смеясь, ущипнула Комолу за подбородок и, грациозным движением перекинув за спину свободный конец сари с завязанными в нем ключами, взяла на руки девочку и вышла из комнаты.
Комола до сих пор не знала, что так легко изучить язык походки. Молча глядя в окно, она задумалась. За окном пышно цвело дерево гуава, и среди цветочных его тычинок деловито суетились пчелы.
Ромеш вел переговоры о покупке дома, который стоял на берегу Ганга, в довольно пустынном месте. Чтобы оформиться на службу в гаджипурском суде, а также перевезти вещи, Ромешу было необходимо съездить в Калькутту, но не хватало решимости сделать это. Стоило ему вспомнить знакомый квартал в Калькутте, как на сердце у него становилось необычайно тяжело. И сейчас еще сети любви не были порваны, — но он должен, наконец, признать Комму своей женой, больше медлить невозможно. Пребывая в состоянии нерешительности, он все откладывал свою поездку в Калькутту.
