Она с трудом выбралась из постели. На ней все еще было шелковое облегающее платье, которое она носила прошлым вечером, вместе с бюстгальтером и поясом для чулок, правда, чуточку помятое. Она ведь не совсем вырубилась? Ну, перебрала она чуть больше, чем следовало, да еще в придачу выпила три таблетки за день, но не должны у нее быть провалы в памяти.
Женевьева сползла на пол рядом с кроватью, уронив голову на руки. Она ничего не могла вспомнить, начиная с момента, как оставила Гарри Ван Дорна и отправилась в свою каюту. Она ведь ушла с серым привидением? Но ничего не могла припомнить из прогулки до каюты, уложил ли он ее в постель или поцеловал ли на ночь.
Ну просто дерьмо. Ей стало смешно, когда она попыталась воспроизвести в памяти последние осознанные секунды, впрочем, уже больше не ускользавшая память в полной мере вернулась. Этот сукин сын и вправду поцеловал ее.
Во всяком случае, она посчитала, что он это сделал. Или же это событие явилось раньше в другой части сна, перед тем как начался старый кошмар. Хотя если эта часть включает в себя поцелуи такой личности, как Йенсен, то лучше уж предпочесть кошмары. С ними Женевьева все ж таки научилась бороться.
Она поднялась, пошатываясь на нетвердых ногах. По крайней мере, она не спала в туфлях. Потом отправилась туда, где, как она надеялась, было окно, нащупывая путь, и, дойдя до тяжелых занавесей, потянула, пытаясь их открыть.
Шторы остались на месте, очевидно, их удерживала тяжеловесная гардина. Женевьеве с трудом удалось отодвинуть ткань в достаточной мере, чтобы узреть, что оправдались ее худшие ожидания. Был разгар дня, когда ей следовало уже приземлиться на Коста–Рике, и они вышли в открытое море.
Многомиллионная яхта Гарри плавно и тихо скользила по морю, впрочем, под ногами безошибочно чувствовалась работа двигателей, и слышался плеск воды, когда корабль рассекал волны. Женевьева отпустила штору, выругавшись вполголоса. Если таково представление Гарри Ван Дорна о том, что такое шутка, то ей совсем не смешно.
Возможно, он вез ее на Коста–Рику на яхте: по воде было не так уж далеко, и Женевьева вообще–то не поговорила с ним откровенно и не сказала, что ненавидит плавать на кораблях. Возможно, он так себе воображает флирт – привык, что женщины падают к его ногам, потому предполагал, что любая станет трепетать от его внимания.
Вот уж чего Женевьева определенно не собиралась делать, так это трепетать. Ее охватило всяческое стремление выследить его и предъявить ультиматум. Она не видела вертолетной посадочной площадки на этом плавучем замке, но могла бы поспорить, что здесь таковая имеется, и собиралась дать Ван Дорну час, чтобы ей обеспечили отсюда перелет.
