Брайан проходит вдоль лежащей на земле веревки, тщательно присыпая ее трухой.
Оглядывает окрестности и прячется за конским бюстом.
Над полем будущего действия устанавливается тишина.
Лупоглазый чутко замирает в предстартовой готовности.
Брайан, изогнувшись за камнем, вяжет на конце своего обрезка петельку.
С противоположного склона доносится одинокий треск сломленной ветви.
Пора бы уже.
Сверху слышится барское чавканье, потом какая-то удивленная утробная отрыжка, и некто, явно свинячьего рода, с нарастающим тяжелым топотом и разудалым похрюком устремляется вниз по склону.
Но еще громче над распадком звучит визг натасканного на рывок спринтера, который, как и учили, стартовал без замедления, но на втором же шаге рухнул, словно подрубленный, и теперь, яростно скребя землю скрюченными пальцами, изо всех сил ползет вперед на месте.
Кабан от неожиданности рыскает на курсе, не зная, куда принять, чуть вправо или слегка влево. Все прочие варианты исключает набранная инерция.
Пока он думает головой, опущенным пятаком цепляется за натянутую лупоглазым веревку и совершает знатнейший кульбит с переворотом и приземлением плашмя на всю спину. Пропахав не менее пяти метров, застревает в своей же борозде.
Настает черед Брайана.
Движения его легки, точны и пластичны.
Он выскальзывает из-за бюста неизвестного коня и набрасывает изготовленную петельку ухарю на хрюкальник, прихватывает оный семью быстрыми обмотами, стопорит узелком и уводит веревку к передним, а затем и задним ногам, фиксируя их попарно-намертво.
Оглядывает результат.
Болой, не болой, а посидеть на поверженном противнике можно.
Он так и поступает.
Писанное маслом полотно непременно вошло бы в бессмертную сокровищницу, потому как должно же и от человечества что-нибудь остаться.
Однако хватит красоваться.
Брайан поднимается и приближается к увлекшемуся спринтеру, который, похоже, настроился переходить в стайеры. Наклоняется и похлопывает по спине:
– Все-все, тормози, ты его уже сделал.
Затем высвистывает длинношеего с выломленной жердью. Пропустив последнюю меж спутанных ног бывшего лихого свина, ныне пребывающего в прострации, велит бойцам впрягаться и тащить добычу к завалу. Сам следует обочь.
Бойцы под тяжестью шатаются и продвигаются по извилистой. Кабан, которого активно мотает на слеге, приходит в себя и начинает визжать сквозь зубы.
Поздно, братец, раньше нужно было мудрости набираться.
Повадилось кувшинное рыло в калашный ряд – там ему и лежать.
