Надо же, как быстро с этими разбойниками я превратился из благовоспитанного маглора в настоящего грабителя! Оказывается, они на меня плохо влияют! Тут я заметил, что оборотень пытается утащить сразу два мешка и мигом забыл про угрызения совести.
— Ты что, надорваться решил? Брось, я магией унесу.
На прощанье я заделал все следы в стене сокровищницы, повесил на место все замки и снял заклинания с двери караулки. Вообще постарался как можно тщательнее уничтожить следы всех заклинаний. Спустившись в карцер последним, вернул на место сначала решетку и замок, потом, пробравшись в тоннель, поставил и укрепил камни стены. И только после этого скользнул на воздушном кресле к ожидавшему меня магистру. Оглянулся на спокойно темнеющие окна особняка и кастовал отмену уплотнения. Из прекратившего существование тоннеля вырвался порыв ветра, почва под ногами чуть ощутимо дрогнула, но вряд ли это кто-то заметил, кроме нас с Унгердсом.
Завалив воздушной метлой яму и разровняв на ее поверхности листья и мусор, я шагнул в круг и схватился за протянутую руку дроу. Несколько тихих слов и мы уже стоим на самой вершине его башни, где магистр выложил из плитки портальную пентаграмму.
— Вы целы? — Тонкая фигурка в мальчишечьей одежде метнулась нам навстречу, бдительно осмотрела сначала меня, потом магистра, и обиженно шмыгнула носом, — а что так долго?
— Мэлин, — только теперь я начал понимать, как устал и перенервничал, — не зли. Лучше скажи, как там новенькие?
— Иди сам смотри, — едко фыркнула вредная девчонка, внимательнее присмотрелась, как я топаю по лестнице и тише добавила, — их Вариса супом кормит, а Таил мозги чистит. Тебя ждут… принимать в стаю.
За окнами бушевала гроза, по-летнему бурная, сумасшедшая, бросала в открытое окно спальни всполохи молний и плотные струи ливня. Резко проснувшись от этого безобразия, я сначала захлопнул воздушной лианой створки, высушил лужи на полу и зажег светильник, а только потом понял, что уже утро.
Причем, довольно позднее утро. А меня никто не будит, не зовет завтракать, не пристает с расспросами или делами. И мне бы радоваться и цвести от счастья, не об этом ли я мечтал? Но душу почему-то тянет полынно-горькая обида, и радоваться не получается.
Хотя, если разобраться, ну какое мне до них дело? Взрослые, сильные парни, почти одного со мной возраста, закаленные в боях и выжившие там, где погибли десятки других. Нужно просто решить, что они не пропадут, найдут себе занятие, жилье, женщин, и будут жить припеваючи. А я почему-то никак не могу забыть их замершие в ожидании окрика спины, торопливую, вороватую походку, настороженные взгляды, в которых светилось намного больше звериного, чем человечьего.
