Через день после шутливой угрозы Чехова ко мне постучался сюда необыкновенно корректный, на все пуговицы застегнутый, сюртук с какою-то ленточкою в петличке и моноклем в глазу.
Это — в десять утра!
— Антон Павлович, принимающий участие в моем затруднительном положении, посоветовал мне обратиться к вашему просвещенному содействию… тем более, что я так восхищался вашими прекрасными произведениями: «В пороховом дыму» и «Los novios» [36].
— «В пороховом дыму» написано Н. Н. Каразиным, a «Los novios» — графом Салиасом, — поправил я его: — но это все равно. В чем дело?
Монокль только поперхнулся, но не смутился.
— Скажите!.. Как это я мог смешать! Мне, видите ли, нужно на первый раз триста тысяч…
— Неужели только!
Я величественно развалился в кресле…
— Отчего не больше? Стоит ли о такой мелочи!
— Да… говорю: «на первый раз». За это лицо, которое бы пожелало вступить со мною в компанию, не далее, как в три года, получит миллион. Не больше, не меньше. Ровно миллион!
И он поднял передо мною указующий перст с таким твердым ногтем, что, кажется, не было на свете живья, которое бы не растерзал он.
— Позвольте пожать вашу руку. О благодарю, благодарю!
— Помилуйте не стоит, мы можем платить столько, потому что дело пахнет миллиардами.
— Я, знаете, никогда не нюхал миллиардов и совсем не знаю их запаха, но позвольте узнать, на какое дело вам нужны эти деньги.
— На соединение морей Черного с Каспийским. Мы убьем Англию…
— За что ж ее убивать?
— Она стоит на нашем пути к востоку… Весь восток будет наш.
— И только триста тысяч!
— Да, представьте, только… На разведки и предварительные расходы. А потом золото рекой польется в наши с вами карманы.
— Я, признаюсь, никогда еще таких рек не видал. Должно быть, очень красиво. Да и карман для такой реки надо особенный заказать, иначе прольется даром. Сколько же вам ассигнует Антон Павлович?
— Он мне сказал: столько же, сколько и вы. Если по полутораста, выйдет ровно триста!
— Счет верен… Но у меня сейчас и полутораста рублей нет.
Он даже ладонь к уху надставил: не ослышался ли?
— Как вы изволили сказать?
Я повторил.
— Нет полутораста, не рублей, а тысяч? Так, может быть, мы удовлетворимся меньшей суммой, только нам придется искать третьего компаньона. И, разумеется, делить этот миллион на несколько долей.
Мне эта комедия надоела. Я решил ее оборвать разом.
— Мне некогда, вы меня простите. Будем говорить серьезно. Вы совершенно напрасно обращаетесь с этим к русским писателям. Все мы настоящие пролетарии. Живем работою и только работою, которая оплачивается очень скупо, а часто и вовсе не оплачивается. Я, например, вам и полутораста копеек не дам. Мы ведь тоже помогаем своим. А вот посоветовать вам могу: не беспокойте вы Чехова, он человек больной, и ему это очень, вредно.
