— Тогда и жизнь должна быть как кино, — заявил он.
— О, ну тебе бы это вряд ли понравилось.
— Ошибаешься. Еще как бы понравилось. К чему мне бороться десять лет или даже больше? Почему не покончить со всем за пару минут?
— Это же совсем другое.
— Вот уж точно.
Полтора часа спустя Оуэн сидел на кровати в своей меблированной комнате, глядя на стол, где находилась печатная машинка и наполовину завершенная рукопись его третьего романа «А теперь Гоморра».
Почему, в самом деле, нет? Определенно привлекательная идея. Он знал, что в один прекрасный день добьется успеха. Так должно было быть. Иначе зачем он так много работает? Вот если бы можно было проскочить это разом. Незаметный переход от борьбы к успеху. Как было бы чудесно, если, бы эта часть могла уменьшиться, сжаться.
Сократиться.
— Ты же знаешь, чего я хочу? — спросил он у сосредоточенного молодого человека в зеркале.
— Нет, а чего? — спросил молодой человек.
— Я хочу, — сказал Оуэн Кроули, — чтобы жизнь стала простой, как кино. Вся тяжкая работа свелась бы к нескольким кадрам: усталый взгляд, разочарование на лице, кофейные чашки, ночные бдения за письменным столом, полные пепельницы, отказы и бредущие по дорожке ноги. А почему бы нет?
На бюро что-то щелкнуло. Оуэн посмотрел на часы. Было уже два сорок три ночи.
Ну ладно. Он пожал плечами и отправился спать. Завтра будут очередные пять страниц, очередная смена на игрушечной фабрике.
Минуло год и семь месяцев, и ничего не происходило. Но однажды утром Оуэн проснулся, вышел к почтовому ящику, и вот оно.
«Мы счастливы сообщить вам, что хотим опубликовать роман „Сон во сне“».
— Кэрол! Кэрол! — Он заколотил в дверь ее квартиры, после пятиминутной пробежки от метро и прыжков вверх по ступенькам сердце бухало как барабан. — Кэрол!
Она рывком распахнула дверь, на лице отражалась тревога.
— Оуэн, что?.. — начала она, потом взвизгнула от неожиданности, когда он оторвал ее от пола и закружил так, что подол ночной рубашки захлопал шелковыми краями. — Оуэн, что случилось?
— Смотри! Смотри! — Он опустил ее на кушетку и, встав рядом на колени, протянул ей смятое письмо.
— Ах, Оуэн!
Они обнялись, и Кэрол смеялась и плакала. Он ощущал сквозь тонкий шелк, как она мягко прижимается к нему, чувствовал влажное прикосновение ее губ к щеке, ее теплые слезы, текущие по его лицу.
— Ах, Оуэн, милый!
Она взяла его голову обеими руками и поцеловала, потом прошептала:
— А ты переживал.
— Уже нет. Больше уже нет!
