— Как?! Что?! Они… Я же думал, они в Америке!
— Да, но вы пригласили их в Амстердам, помните?
— Лидевью, ты знаешь, почему я уехал из Штатов? Чтобы никогда больше не встречаться с американцами!
— Но вы и сами американец.
— Да, похоже, что от этого никуда не деться, но этим американцам велите немедленно уйти. Объясните, что произошла ужасная ошибка, что приглашение преславного ван Хутена было риторическим и подобные предложения полагается воспринимать символически…
Мне показалось, что меня сейчас вырвет. Я посмотрела на Огастуса, не сводившего взгляд с двери: его плечи поникли.
— Я этого не сделаю, Питер, — ответила Лидевью. — Вы должны с ними встретиться. Вы обязаны. Вам нужно их увидеть. Вам нужно посмотреть, как много значит ваша работа.
— Лидевью, ты сознательно обманула меня, чтобы это подстроить?
Последовало долгое молчание, и наконец дверь снова открылась. Ван Хутен, по-прежнему щурясь, с равномерностью метронома крутил головой от меня к Огастусу.
— Кто из вас Огастус Уотерс? — спросил он. Огастус нерешительно протянул руку.
Ван Хутен кивнул и сказал:
— Вы закончили свои дела с этой цыпочкой?
Так я в первый и единственный раз увидела онемевшего Огастуса Уотерса.
— Я… — начала я, — кгхм, я Хейзел. Вот.
— Видимо, у юноши задержка развития, — объяснил Питер ван Хутен своей Лидевью.
— Питер! — возмутилась та.
— Н-ну что ж, — сказал Питер ван Хутен, протягивая мне руку, — так или иначе встретить таких онтологически невозможных созданий — редкое удовольствие.
Я потрясла его пухлую руку, после чего он обменялся рукопожатием с Огастусом. Я между тем гадала, что такое «онтологически», — мне понравилось слово. Надо же, нас с Огастусом зачислили в Клуб невозможных созданий на пару с утконосами!
Конечно, я надеялась, что Питер ван Хутен окажется человеком здравого ума, но мир не фабрика по исполнению желаний. Важно, что дверь нам открыли, я перешагнула порог и сейчас узнаю, что произойдет после окончания «Царского недуга». Этого мне хватит. Мы прошли за ван Хутеном и Лидевью мимо огромного дубового обеденного стола с двумя одинокими стульями в неприятно голую гостиную. Вылитый зал музея, только на пустых белых стенах ни одной картины. За исключением дивана и шезлонга, замысловатых конструкций из стали и черной кожи, комната оказалась пустой. Через секунду я заметила за диваном два больших черных мусорных мешка, полных и завязанных.
— Мусор? — тихо спросила я у Огастуса, думая, что никто больше не услышит.
