Педро ушел, я продолжал осматривать мальчика и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Я резко обернулся: на меня пристально смотрела Мария дель Кармен, палатная сестра. Светлые волосы коротко подстрижены, глаза светло-карие, она невысокая, пухленькая, лицо у нее доброе, характер мягкий, но подготовка никуда не годится, как почти у всего среднего персонала больницы.
И все же чувствуется, что она человек хороший. Я заметил, что, хотя Мария и молчит, обычно в душе она сочувствует нашим начинаниям. Она запомнила мои слова насчет двадцатипятисвечовых лампочек и часто спрашивала:
— А когда же сменят лампочки, доктор Алипио?
Но у нас всегда находились дела поважнее, и я отвечал «завтра» или «при первой возможности».
Потом Баркес снова стал директором, лампочки так и не сменили, и она иногда шутила:
— Вот видите! Не послушали меня, не сменили вовремя, и вот что получилось!
Она умна, любит свое дело и поддерживает меры, принятые нами для улучшения ухода за больными. Профессию она освоила здесь, в больнице, а потом уезжала получиться не то в Гуантанамо, не то в Сантьяго.
И теперь, обернувшись, я увидел на ее лице выражение, которое замечал и вчера, и третьего дня, когда занимался своим маленьким пациентом. Я не мог понять, что оно означает, поначалу мне показалось, что это удивление. Но сегодня я прочел на ее лице уважение и даже восхищение.
Я не сдержался и выпалил:
— Почему ты так смотришь на меня, Мария?
Она не ожидала такого вопроса, а потому смешалась и слегка покраснела.
— Я, доктор? Что вы имеете в виду?
— Я заметил, что ты смотришь на меня как-то странно, затрудняюсь определить, но…
— Да вот… — начала она в смущении, запинаясь и покраснев еще сильнее. — Сама не понимаю… Помолчав немного, она вдруг решилась — Знаете, что меня удивляет? Вот вы сейчас меня спросили, и я поняла… А раньше просто отчета себе не отдавала…
Она замолчала, словно взвешивая свои слова. Я пальпировал живот мальчика. Она подошла поближе.
— Вы не рассердитесь, доктор, если я задам вам один вопрос?
— Конечно, нет, Мария, — ободрил я ее. — Спрашивай.
Она опять помолчала, точно борясь с сомнениями, и наконец решилась:
— Почему вы так заботитесь об этом мальчике?
Я остолбенел. Никогда не знаешь, чего ждать от этих людей.
— Что ты хочешь сказать, Мария? Я не понимаю.
— Ну, почему вы почти не спите ночами, достаете сыворотки, кислородные маски, меряете температуру, почему входите во все мелочи… Почему?
— Потому, Мария, что это мой долг. Больной очень тяжелый, при нем постоянно должна быть сиделка, но сиделки у нас нет. А за ним надо постоянно наблюдать, вот мы и обеспечиваем ему уход. Поняла?
