Судьба моя, выходит дело, так досаморазвивалась, так вынуждала меня, раба своего, не тяня резину, следовать ее веленью, что — исключительно ради успеха авантюры — ситуация личной моей жизни и весь тутошний хаос обязывали меня взять и пропасть — бесследно сгинуть; тем более с детства мне была известна знаменитая аксиома лубянских гуманистов: «нет человека, нет проблемы»; она успешно решала и, к сожалению, продолжает решать все процессуальные и практические проблемы — от борьбы с политическими врагами до замуровывания в цемент непокорных конкурентов.
Послал ко всем чертям радужный один вариант женитьбы на порядочной забугровой дамочке без колуна за пазухой, располагавшей, как сказал знакомый, большой сводник, к женским прелестям на общем ложе; естественно, расстался я и с мечтой о спокойной, без всякого риска, переправке дипбагажом всей своей ценной заначки за бугор; ясно было, что сей вариант — не проханже… связи с дамочкой не скрыть… если не сам дядюшка, берегущий честь банды, то стоящие над ним крутые урки не дадут мне свалить — ни за что не дадут… кто-кто, а они так достанут, что хрена с два выскользнешь, племяш Вованчик, из дотошных ихних грабок… заставят переводить как падлючьи свои вопросы, так и выпытываемые у должничков ответы… ну а потом быки, из бывших боксеров, борцов, стреловиков и штангистов, расположат тебя, еще тепленького, в цементном растворе или сожгут в котельной гондонной фабрики…
Не знаю, были ли напрасными эти мои страхи; я валялся и прикидывал варианты полного исчезновения из списков живущих в бывшей империи зла, воспрянувшей к новым, спасительным на этот раз вершинам капиталистического добра… перестраивайтесь тут, решаю, без меня… по мне-то — лучше быть мертвым, чем жить не в жилу… пусть я бабки добывал незаконно, зато не рэкетировал, не грабил, не мочил — всего лишь заработал на независимость жизни от проклятья отчужденного труда.
Вдруг раздается однажды выразительно долгий звонок в дверь… так властно звонят люди, отлично знающие, зачем ты им вдруг, сволочам, понадобился… подхожу, но не открываю.
«Владимир Ильич, мы знаем, кто конкретно стоит за дверью, пардон, но нам необходимо поговорить… однажды, по некоторым причинам, наш, если помните, разговор не состоялся».
«У меня, — объясняю замогильным голосом, — на днях был тяжелый приступ, типа проигравшийся Достоевский с Магометом, к которому гора не пошла, и прочая эпилепсия… извините, не могу, язык, если слышите, почти перекушен, а без него я как без рук, жду вас через неделю».
