— Почему же вы мне раньше об этом не сказали? — расхохотался он.
Я бегом побежал в деревню и прямо в баню. А там стоял визг, крики — бабы забрались. И подлые, всю воду выхлестали и пар выпустили.
Мылся я плохо и основную задачу не выполнил: белье переменил, а вши уцелели.
Дня через два меня вызвали в штаб. Там сидел маленький еврейчик.
— Слушайте, я же вас давно жду! Почему вы только сейчас идете? — Лицо говорившего выражало болезненное страдание.
— Меня только что позвали.
— И сегодня же, сегодня же, завтра будет поздно! Переселяйтесь в штаб района. Тут вам делать нечего.
Я вспомнил о горшке со щами и мясом, и мне стало грустно.
Вмешался Эйранов. Он сказал, что я не кончил замеры, что я должен сдать дела.
Лицо маленького еврейчика изобразило еще большее страдание. Он трагически протянул руку.
— Нет, нет, никаких дел! Только у нас! Мы задыхаемся без геодезиста! — восклицал он.
С великим трудом Эйранов уговорил его оставить меня до завтра.
Еврейчик этот был Семен Наумович Итин — новый начальник технического отдела района.
Еще три дня я прожил в Высокове. Эйранов считал, при Гродском вообще обходились без какого-то технического отдела, и потому никак не хотел меня отпускать, да еще столь спешно.
На четвертое утро из района прибыла девушка-курьер с бумажкой за подписью грозного Зеге. Категорически приказывалось Эйранову немедленно направить меня в деревню Большие Лебеди, куда переехал штаб района.
Была снежная ночь. Взял я свой чемодан и поплелся за 7 километров. Прибыл в 11 вечера.
Меня поместили на одной квартире с двумя молодыми прорабами по огневым точкам — инженерами Матвеем Дыментом и Виктором Подозеровым.
Их считали друзьями. Оба они были из Ленинграда, оба работали вместе на первом Смоленском рубеже, а теперь оба попали на рубеж Горьковский, жили вместе, и оба ничего не знали о своих оставшихся в Ленинграде семьях.
Еврей Матвей Дымент был исключительно скрытный человек — страдал ли он, ничего не зная о своей семье, или был к ней равнодушен, оставалось для нас неизвестным, имел ли он детей или нет — тоже было неизвестно.
Тогда не сумели еще организовать общественное питание, мы получали продукты и муку, и хозяйка нам готовила и пекла хлеб. Дымент был человек холодный, эгоистичный. Мы питались вместе из одного горшка. Если он приходил раньше нас, то съедал большую часть блюда и брал лучшие куски. За водой, за продуктами он не ходил никогда, а Виктор и я ругались, но ходили и носили для себя и для него.
