После еще одной попытки ее истребить она выжила. Цепь роковых случайностей? Их было слишком много. И причина, ее волновала причина. Видимо, кому-то она здорово навредила.
Пришли ночи, длинные, зимние, страшные. И в ее палате толпятся врачи.
— Мы поможем вам пересесть на коляску, — улыбаются они. — Вам следует посетить процедурный кабинет.
А железное кресло поскрипывает колесами.
— Нет! — в ужасе кричит Адель.
Ее подхватывают под руки, она вырывается, хрипит. В углу кто-то наблюдает за ней. Кто там? Адель выворачивает шею, чтобы увидеть. Перед взором полощется белое полотно врачебных халатов. В углу… Мельком открываются утопленные в линзах глаза, смеющийся рот. Какая дегенеративная, полоумная физиономия! И коляска — скрип, скрип… Она узнает — инвалид, торгующий газетами. Или сумасшедший из альбома о мимике — электроды заставляют его улыбаться, улыбаться, улыбаться… Он приближается, парализованный карлик, медленно натягивая резиновые перчатки.
— Ей следует посетить психиатра, — слышит она сладкий голос. — Ее душевное состояние беспокоит меня. Возможно, эти припадки — признак шизофрении. Психиатр знает, что в таких запущенных случаях делается…
Скрип, скрип…
Адель просыпалась, вглядывалась в пустую темноту, боясь пошевелиться. Она знала, что делается в таких запущенных случаях. Потом сквозь занавески угадывала за окном месяц, белесую ресничку на щеке неба.
— Я хотела бы поговорить с психологом, — утром просит она медсестру и, нервно сжимая кулаки, ждет.
Приятный молодой человек появляется в ее палате, представляется, тепло пожимая ее левую руку, но имя тут же тает в ее сознании.
— Меня волнуют мои сны, — начинает Адель.
— Медсестры сказали мне — на вашем теле много шрамов. Вы участвовали в войне?
— Да.
— Вам приходилось убивать?
— Да, но я не помню. Это тут же исчезает из моей памяти.
Терапевт берет ее руки в свои и осторожно произносит:
— Судя по новым ранениям, война для вас не закончилась, она продолжается? За последние месяцы были ли у вас провалы в памяти?
Что он имеет в виду? Адель уставилась в одну точку, голова закружилась. Она не помнила, зачем ездила в Иерусалим.
— Вы бледны? Мы продолжим завтра, — словно издалека послышался голос доктора.
Что он подразумевал? Неужели она… Что привело ее в Иерусалим?
Вскоре Адель начала самостоятельно двигаться и проводила ночи под горячим душем. Вода стекала по ее изменившемуся телу, с мрачного цвета кафелем сливались покрытые йодом ногти — вынужденная мера, чтобы не заразиться грибком от многоразовых жестких тапок. Адель предпочитала ходить босиком.
