Потом они сидели на кухне и пили. Пили как следует, в час по две бутылки.
— Знаешь, каков твой отец? — начинала Эди. — Ох, я тебе сейчас такое расскажу.
Язык у нее заплетался.
— Хочешь правду? Если бы ты только знала…
Робин теперь знала все.
Потом она пьяной садилась в электричку и ехала домой, но вместо того, чтобы подняться к себе, всего на один этаж выше, заходила в квартиру Дэниела со всеми его мониторами, фотографиями, поваренными книгами, которых он никогда не открывал, потому что помнил любимые рецепты наизусть. Иногда они говорили, иногда она прикладывала пальцы к его губам и просила «пожалуйста», а он отвечал «хорошо», и они просто засыпали, а когда просыпались, он входил в нее и лежал неподвижно, лишь изредка двигаясь, чтобы сохранить эрекцию, и шептал: «Не нужно ничего делать, надо просто быть». Временами она валялась на диване, глядя в потолок, словно труп, а он сидел в углу и наигрывал на гитаре старые песни в стиле инди, слова которых Робин вроде бы помнила. Или же они шли в бар по соседству — их бар — и напивались там еще больше, а дома занимались иногда болезненным, но таким необходимым сексом, после которого она прятала глаза, хотя Дэниел не сводил с нее взгляда ни на секунду.
«Мне постоянно кажется, что ты ждешь от меня каких-то слов», — однажды сказала она ему. В мыслях, где такие вещи можно было произносить спокойно.
Дэниел ждал, что еще придумает Робин, чтобы не ехать к нему на ужин, а у нее отговорки кончились.
— Мне привезти с собой что-нибудь? — спросила она, потому что мать хорошо ее воспитала.
* * *
После Четырех Вопросов (которые очень искренне задала младшая из двоюродных сестер Дэниела, Эшли, громогласная девочка девяти лет), после перечисления казней (отец Дэниела, серьезный, большой, с густыми бровями, торжественно окунал палец в бокал вина), после шумного исполнения «Дайену» (слова которой Робин, как оказалось, помнила), после фаршированной рыбы и супа с шариками из пресного теста, после грудинки, курицы, мацы в шоколаде и в карамели, медового торта с орехами (Робин съела слишком много всего, и потому на нее сначала навалилось чувство вины, затем отвращение к себе, потом тоска), гости наконец стали потихоньку расходиться. Пальто, разговоры, пожелания и мечты. Толпа евреев отправлялась домой.
Кто же повезет на станцию Дэнни и его девушку? Какая ты милая. Как хорошо, что ты приехала.
«Я не его девушка», — хотела сказать Робин.
Она заметила на обеденном столе две тарелки, тут же придумала план спасения и улизнула на кухню. Посуда! Она будет мыть посуду, пока не наступит пора уходить. На кухне мать Дэниела орала на его отца.
