— Какую мечту? — Завьялов недоуменно вскинул глаза.
Лагунцов пояснил, придвинул к себе чай, ожидая, как отзовется на его сообщение Завьялов.
Завьялов хмурил лоб, сжимал и разжимал мясистые пальцы. Увы, он тоже не мог с полной для себя ясностью соединить два далеких друг от друга понятия — мечту и сегодняшний разговор Лагунцова с Олейниковым. После разъяснения Лагунцова замполит был абсолютно уверен в одном: то, что с Олейниковым сейчас происходит, на языке педагогики называется возмужанием… Зрело в человеке сомнение, почти неизбежное на переломе, копило силы, а сейчас прорвалось, выплеснулось наружу. Так бывает.
— Бывает, — вслух выразил он Лагунцову свою мысль. — Многие в таком возрасте — я имею в виду людей впечатлительных — начинают подводить предварительные итоги: чего достигли в жизни, что сделали? И очень тяжело переживают, если под чертой оказывается ноль, пустое место, как им кажется… Конечно, все это приблизительно, может, я не умею выразить точно. У Олейникова, как мне кажется, ситуация гораздо сложнее: ведь никого нет из родни, один, и поневоле привык полагаться на собственные силы. А они у него — очень невелики… — Замполит опустил свои тяжелые руки на пластиковую крышку стола. — Навалится на такого груз потяжелей — и шею парнишке сломит.
Замполит помолчал. Неожиданно задал вопрос Лагунцову:
— Друзья-то у него кто?
Лагунцов нахмурил лоб: а черт его знает. Живет вроде со всеми в мире, а вот чтобы дружбу водил с кем-нибудь особенную — нет, этого он не замечал.
— Видишь, мы с тобой толком и не знаем.
Лагунцов заметно поморщился, почуяв в словах Завьялова упрек, а замполит продолжил:
— Все еще казнишься, что не знал, как ответить Олейникову? Напрасно. Такая ситуация кого хочешь в тупик загонит, не выкарабкаешься… Но если тебе интересно мое мнение, то вот оно: мы с тобой в свое время не разглядели Олейникова, или, точнее, проморгали его, и толкуем о нем только сейчас. Значит, неважные мы с тобой офицеры.
— А при чем тут «мы»? — вскинулся задетый за живое Лагунцов. — Ты что-то перепутал. Душа — это ведь по твоей части! Сам говорил об этом, или не помнишь?
— По-твоему, солдат на службу идет чуркой деревянной, а душу оставляет в казарме, специально для меня, — тоже вспылил Завьялов, но вовремя взял себя в руки. — Так мы с тобой бог знает до чего договоримся. Не о том бы нам думать надо, кто и что когда-то сказал, а о воспитании солдат, о том же Олейникове… Постой, как он тебе сказал? На границе он будет лишним? Ну вот, видишь? Это похоже на убеждение, а зреет-то оно в нем сейчас, и его нельзя не учитывать, потому что наломать дров в таком деле ничего не стоит.
