— Передайте арестованному, что я не вижу необходимости встречаться с ним и тем более выслушивать его заявления. Подобная просьба вообще неуместна в данном положении унтерштурмфюрера.
Дитрих забарабанил раздраженно пальцами-по столу. Так звонко, что Ольшер вздрогнул.
— Хорошо, — буркнул гестаповец и положил трубку.
Его вывели из-камеры внутренней тюрьмы и повели на допрос, вернее, на беседу с Ольшером. Так он считал. Да и не мог думать иначе: два дня назад Курт Дитрих принял от него требование на встречу с начальником «Тюркостштелле» и пообещал ее устроить. Он даже заверил Исламбека, что беседа состоится. Дитрих был оживлен и по-своему весел. Не по улыбке догадался, об этом унтерштурмфюрер — майор никогда не улыбался. Во всяком случае, за время их знакомства Дитрих ни разу не раздвинул губы в улыбке. Она была бы чужой на его лице. Гестаповец улыбался глазами: маленькие, темные, издали казавшиеся черными, глаза приобретали блеск, что-то озорное вспыхивало в них и начинало кружиться — именно кружиться, так чудилось Исламбеку.
Позавчера он улыбался глазами. Он был доволен. И Исламбек поверил, что встреча состоится, что она просто неизбежна.
До самой двери, соединявшей коридор с контрольным тамбуром, Исламбек шел уверенно, даже спокойно. Ему казалось, что эта дорога, знакомая до мелочей — вот выбоинка в мозаичном полу, вот обитый угол ступеньки, — эта дорога будет повторяться долго, может, очень долго, и если кончится, то лишь за порогом тюрьмы — на свободе.
Его разочаровал Дитрих.
— Доктор Ольшер не счел нужным встречаться с вами.
Майор шагал по кабинету, вымерял своими большими, тяжелыми ногами узкую полосу вдоль стены.
Дитрих мог и не сообщать этого. Едва переступив порог, Исламбек понял — встреча не состоится, в кабинете нет Ольшера. Арестованного могли вызвать лишь после прибытия капитана — ведь предстояла не очная ставка, а беседа…
Дитрих был предупредительным, это тоже исключало положительное решение вопроса. Он словно извинялся перед Исламбеком за неудачу: ему, Дитриху, нужна была встреча подследственного с капитаном, и устроить ее он не сумел.
— К сожалению, наше приятное знакомство подошло к своему логическому концу…
Штурмбанфюрер называл заключение в камере и допросы знакомством и притом приятным. Над этим можно было лишь посмеяться, горько, конечно. А Дитрих произнес свою заключительную фразу очень серьезно, без тени издевки. Большое угловатое лицо, сплошь испещренное морщинами, было сосредоточенно, и губы сжаты, словно майор действительно испытывал сожаление.
