— Когда пожалует этот коротыш? — уточнил он.
— Да время уже… Поверка вечерняя, поди, кончилась.
Саид посмотрел на часы — было семь. Легионеры должны стоять на линейке, если, конечно, капитан Биллик решится сегодня строить батальон. Соединенные воедино легионеры — уже опасность, и вряд ли немцы захотят рисковать, получив анонимное предупреждение о готовящемся переходе батальона к партизанам. К тому же метель и темнота — все для мятежа. Лучше не искушать дьявола!
— Зачем он тебе? — спросил неожиданно хозяйку Саид. И было в этом вопросе что-то взволнованное и даже ревнивое. Негодование какое-то было.
Свой интерес Зося отбросила, будто не существовал он. Сказала о коротыше — цинично и грубо:
— Зачем? Зачем к бабам ходят…
«И это — неправда, — подумал Саид. Какая-то необъяснимая убежденность заставила его очистить хозяйку. — Конечно, неправда!»
Горячая клюшка вдруг резко звякнула, вздрогнуть заставила Саида. Зося повернулась к гостю, посмотрела на него с вызовом.
— Ты вот зачем пришел?
Вся в свете печи она казалась большим и грубым слепком с чего-то сурового и грозного. Но не устрашающего, а манящего. И оголенный изгиб плеча мучил гостя.
— Зачем он тебе? — упрямо повторил Саид.
— Отстань!
Не хотелось ей касаться простого, само собой разумеющегося и, может быть, унизительного. Устала от мужского откровения. А тут еще ревность будто.
Он не обиделся. Только отвернулся, чтобы не видеть ее.
Снова Зосю заняла коптилка. Подошла к ней, взяла в руку, но не понесла, а задержала в воздухе, что-то обдумывая.
— Уйдешь? — спросила сухо и даже скучно. — Или останешься?
Саид ответил:
— Останусь.
Коптилка поплыла к окну.
— Не надо, — остановил Саид. — Верни на место. А лучше погаси!
Она удивленная застыла посреди комнаты. И к удивлению опять присоединилась тревога. Прежняя тревога, с которой она встретила гостя.
— Ведь он придет!.. Ведь я же сказывала, — попыталась объяснить Зося.
— Знаю.
Тогда она нерешительно, чего-то страшась и что-то угадывая, задула огонь.
В темноте он спросил:
— Оружие при нем?
Она долго не отвечала. А когда снова пробудился ее голос, он был приглушенным и взволнованным:
— Вроде нет…
Там же, в лесу, на втором километре Берлинского кольца, ларец, обернутый почти истлевшей клеенкой, был вскрыт. Делалось это довольно церемонно, с торжественностью.
Рут Найгоф, переплетя на груди ладони, поламывала пальцами, выражая этим нетерпение, тревогу и радость одновременно.
— Господин полковник, — повторяла она прерывающимся от волнения голосом, — господин полковник, не забудьте наш уговор… Мои условия не забудьте.
