— Шесть, благородный рыцарь, — ответил Уилкин.
— А людей при них?
— Двенадцать, доблестный рыцарь.
— По два на каждую груженую повозку? Дивлюсь, зачем вы так себя обременили.
— Опять-таки с вашего дозволения скажу, — продолжил Уилкин, — что только забота о нашем имуществе заставляет меня и моих товарищей грудью защищать его; а если бы неминуемо пришлось оставить наши сукна грабителям, зачем нам тогда и быть здесь? Затем, чтобы нас не только ограбили, а еще и убили? Я бы тогда бежал без остановки до самого Глостера.
Норманнский рыцарь взглянул на фламандского ремесленника, каким был Уилкин Флэммок, с презрением, даже не оставлявшим места негодованию.
— Много я всякого слышал, — проговорил он, — но впервые слышу, чтобы мужчина признавался в трусости.
— Не услышали вы этого и сейчас, — ответил невозмутимый Флэммок. — Я всегда готов сразиться за свою жизнь и имущество. Поселившись в стране, где тому и другому постоянно грозит опасность, я тем самым доказал, что воевать готов сколько нужно. Однако целая шкура все же лучше продырявленной.
— Ну что ж, — вздохнул Раймонд Беренжер. — Бейся на свой лад, лишь бы бился крепко. Недаром ведь ты такой здоровяк. Нам, как видно, понадобится пустить в ход все, что имеем. Хорошо ли ты разглядел валлийских каналий? Видел ли у них знамя самого Гуенуина?
— А как же! Видел его знамя с белым драконом, — ответил Уилкин. — Мне ли не узнать его? Ведь оно выткано на моем станке.
При этом сообщении Раймонд нахмурился так грозно, что Деннис Морольт, не желая, чтобы фламандец это заметил, счел нужным отвлечь его внимание.
— Могу только сказать, — обратился он к Флэммоку, — что, когда подоспеет к нам коннетабль Честерский со своими копьеносцами, сработанный тобою дракон улетит восвояси быстрее, чем летал челнок, который его выткал.
— Надо, чтобы он улетел еще до прибытия коннетабля, Деннис, — сказал Беренжер. — Иначе он победно взлетит над нашими телами.
— Во имя Господа и Пресвятой Девы! — воскликнул Деннис Морольт. — Что означают ваши слова, рыцарь? Неужели нам сражаться с валлийцами, не дождавшись подкрепления? — Он умолк, но, встретив твердый и печальный взгляд, которым его господин ответил на этот вопрос, продолжал с еще большим волнением: — Не может быть! Не может быть, чтобы вы намеревались выйти за стены замка, где мы столько раз давали отпор врагу; чтобы встретились с ним в открытом поле, когда у него тысячи воинов против наших двух сотен. Одумайтесь, дорогой мой господин! Пусть на старости лет безрассудный поступок не запятнает славу мудрого и искусного военачальника, которую вы заслужили.
