Лю | страница 5
ЖДД был единственным, кто мне ответил. Он позвонил почти сразу же.
Чтобы лучше показать, как все прошло, — хотя мне претят «жанровые сцены» во всем, что касается пластического искусства и литературы (я отдаю предпочтение чистой странице Малларме и «Белому квадрату» Малевича, то есть описанию тишины и изображению пустоты), — постараюсь точно воспроизвести все события. Итак, я с голым задом растянулась на своей постели (одноместной железной кровати, упомянутой ранее) в мамашиной квартире. В свои двадцать лет я продолжаю жить у мамы (финансы обязывают), как и моя старшая сестра Одиль (двадцать два года, дочь парапсихолога) и моя младшая сестра Пусетт (семь лет, дочь продавца энциклопедий). В квартире четыре комнаты — таким образом можно сказать, что мы живем в тесноте.
Я курила суперлегкие «Мальборо». Нет ничего лучше, чем сигарета после «маленькой встряски» в конце дня (было шесть часов вечера). Я часто отдаюсь «маленьким встряскам», производимым при помощи руки или душа, включенного на полную мощь. Честно говоря, парнями я сыта по горло, и всё из-за мамаши. Это она лишила меня невинности. Морально, я имею в виду. Мне было четырнадцать лет — мы жили тогда на окраине Гарж-ле-Гонеса, — и она без конца изводила меня вопросом: «Ты что, все еще девственница?» (Мамаша радеет за сексуальную свободу.) В конце концов она меня так достала, что как-то вечером я воспользовалась тем, кто оказался под рукой: любовником моей сестры, заведующим складом у Маммута. Потом было полно и других. Тогда мамаша и заявила: «Если ты больше не девственница, то это не повод, чтобы раздуваться от гордости!»
От парней, честно говоря, мне ни жарко ни холодно, поэтому я и предпочитаю «маленькие встряски». Никто не обслужит тебя лучше, чем ты сам.
Итак, я заканчивала курить «Мальборо», когда в дверь моей комнаты постучали.
Тире, диалог.
— Лю, телефон! Это тебя! — раздался голос моей mother[4].
Тире, ответ:
— Ме-е-ня-я! — воскликнула Лю (я).
Я положила на прикроватную тумбочку рядом с круглым аквариумом для Глуглу (Глуглу — моя красная рыбка) книжку «Общество спектакля» Ги Эрнеста Дебора, которую начала просматривать сразу же после встряски. Дебор — ярый гошист, самый что ни на есть отсталый. Вот уже больше двадцати лет он уверяет, что искусство мертво, так же как и литература. Вызов, брошенный Западу в первой половине этого века, должен был, по его словам, изменить жизнь, сделав ее такой же прекрасной, как и искусство, но Запад во второй половине века смог лишь низвести искусство до уровня отсутствия жизни. Глупость! Разве когда-нибудь открывалось столько галерей и публиковалось столько книг, как сегодня? А наш президент республики, портрет которого я расчленила, разве он не был избран для того, чтобы изменить жизнь?